– Что насчет Лагоса? – спрашиваю я.

– Сбежать не получится.

– Не сбежать, – я качаю головой. – На их ярмарке полно аристократов. Я смогу продать парусника там.

Прежде, чем кто-то из них скажет, что идея блестящая, я хватаю лист пергамента и бегу за рыбой.

– Я привезу столько денег, что мы сможем заплатить три налога и купить новую лодку!

Пусть Тзайн сконцентрируется на тренировках агбон, папа наконец сможет отдохнуть, а я сделаю хоть что-то правильно.

– Ты не можешь уехать, – слабый голос папы обрывает мои мысли. – Слишком опасно для предсказательницы.

– Опасней, чем попасть на работы? – спрашиваю я. – Если не уеду, именно это меня и ждет.

– Я сам отправлюсь в Лагос, – говорит Тзайн.

– Ни в коем случае, – я прячу завернутую в пергамент рыбу в короб. – Ты плохо торгуешься и провалишь сделку.

– Может, я принесу меньше денег, но смогу себя защитить.

– Думаю, у меня самой неплохо получается, – я взмахиваю посохом Мамы Агбы и убираю его в короб.

– Папа, скажи, – Тзайн шикает на меня. – Если поедет Зел, она сделает какую-нибудь глупость.

– Если я поеду, то привезу больше денег, чем вы видели за всю свою жизнь.

Лоб папы нахмурен – он колеблется.

– Торговать должна Зели, – наконец произносит он.

– Спасибо!

– …но, Тзайн, присмотри за ней.

– Нет, – брат складывает руки на груди. – Кто-то из нас должен остаться с тобой, если стражники придут вновь.

– Отведите меня к Маме Агбе, – говорит отец. – Я спрячусь у нее, пока вы не приедете.

– Но папа…

– И если вы не отправитесь в путь сейчас, к ночи не вернетесь.

Тзайн закрывает глаза, сдерживая раздражение. Он закрепляет седло на широкой спине Найлы, а я помогаю папе встать.

– Я в тебя верю, – шепчет отец, слишком тихо, чтобы брат мог услышать.

– Знаю, – я завязываю старое одеяло на его изможденном теле. – И больше тебя не подведу.

– АМАРИ, ВЫПРЯМИСЬ!

– Ради бога…

– Сладкого тебе более чем достаточно!

Я опускаю вилку с куском кокосового пирога и отвожу плечи назад, восхищенная тем, сколько колкостей мать может прошипеть на одном дыхании. Она сидит во главе медного стола с золотым геле[5], туго повязанным вокруг головы. Он ловит весь свет в комнате и сверкает, подчеркивая мягкий, медно-красный цвет ее лица.

Я поправляю свой морской геле и стараюсь выглядеть царственно, желая, чтобы служанка больше не затягивала его так сильно. Пока ерзаю на стуле, янтарные глаза матери изучают одетых в лучшие наряды олойе[6], отыскивая прячущихся в толпе гиенэр. Аристократки ждут с приклеенными улыбками, хотя я знаю, что они шепчутся у нас за спиной.

Я слышала, место ей в западных кварталах…

У нее слишком темная кожа для королевской дочери…

Мои слуги клянутся, что видели, как командующая несла ребенка Сарана…

Они носят с собой секреты, которые узнали от других сплетников, как редкие бриллианты. Их роскошные буба[7] и юбки-иро[8] украшены вышивками. Их клевета смешивается с духами с ароматом лилий и медовым запахом пирога, который для меня под запретом.

– Так что вы думаете об этом, принцесса Амари?

Я поднимаю глаза от божественно вкусного ломтика и вижу олойе Ронке, ожидающую моего ответа. Ее изумрудная иро ярко блестит на коже цвета красного дерева и буквально горит на фоне белых стен чайной комнаты – видно, поэтому ее и выбрали.

– Прошу прощения?

– О визите в Зарию, – она наклоняется вперед, и огромный рубин, висящий на ее шее, касается стола. Ослепительная драгоценность служит постоянным напоминанием, что олойе Ронке не рождена сидеть здесь. Она купила это право.

– Мы будем польщены, если вы остановитесь в нашем поместье, – Ронке трогает большой красный камень, ее губы кривятся, когда она ловит мой взгляд. – Уверена, мы сможем найти вам такой же рубин.

– Как любезно с вашей стороны, – я раздумываю, рисуя в голове путь из Лагоса в Зарию, которая лежит в северной части Ориши, если спуститься к морю Адетунжи – далеко за хребтом Оласимбо. Мой пульс учащается, стоит только представить мир за пределами дворца.

– Спасибо, – наконец отвечаю я. – Для меня это будет честью…

– Но, к сожалению, Амари не сможет, – вклинивается мать, хмурясь с едва заметной грустью. – Ее учеба в самом разгаре, а она и так отстала по арифметике. Было бы катастрофой отрывать ее от занятий.

Возбуждение остывает в моей груди. Я ковыряю кусок пирога на тарелке. Мать редко позволяет мне покидать дворец. Не стоило надеяться – следовало знать, как все будет.

– Возможно, в будущем, – тихо говорю я, молясь, чтобы такое потворство собственным желаниям не вызвало гнев матери. – Вам, наверное, очень нравится там жить – с морем в двух шагах и горами за спиной.

– Там только вода и скалы, – Самара, старшая дочь олойе Ронке, морщит широкий нос. – Ничего, что могло бы сравниться с вашим восхитительным дворцом. – Она посылает моей матери улыбку, а потом поворачивается ко мне. – Кроме того, Зария кишит предсказательницами. В Лагосе, по крайней мере, мухи знают свое место.

Я напрягаюсь от жестоких слов Самары, они повисают в воздухе. Смотрю через плечо, чтобы узнать, слышала ли Бинта, но моей давней подруги нигде не видно. Единственная провидица, работающая в верхних покоях дворца, – моя служанка. Она выделяется на фоне других: даже в чепце, скрывающем белые волосы, она – изгой среди других слуг.

– Позвольте вам помочь, принцесса.

Я снова поворачиваюсь и вижу незнакомую служанку, девушку с каштановой кожей и большими круглыми глазами. Она забирает полупустую чашку и ставит передо мной новую. Всматриваюсь в янтарный чай. Если бы здесь была Бинта, она бы положила в него целую ложку сахара, пока мать не видит.

– Ты не знаешь, где Бинта?

Девушка отступает на шаг и поджимает губы.

– В чем дело?

Она открывает рот, но взгляд скользит по сидящим за столом женщинам.

– Бинту призвали в тронный зал, ваше высочество. Прямо перед началом обеда.