– Ради Бинты, – шепчу я.

Моей первой подруги. Единственной подруги.

Я должна ее спасти. Глубоко вздохнув, стираю пот с ладоней, наслаждаясь последними спокойными секундами. Стоит моим пальцам коснуться блестящей дверной ручки, как…

– Что?

Голос отца, подобно реву дикого гориллиона, гремит за закрытой дверью. Сердце вот-вот вырвется у меня из груди. Я слышала, как он кричал раньше, но так страшно – никогда. Неужели я опоздала?

Дверь распахивается, и я отшатываюсь, когда поток стражников и держателей опахал выплескивается из зала, точно они – воры, бегущие от правосудия. За ними следуют аристократы и слуги из тронного зала. Я остаюсь одна.

Иди. Ноги подгибаются, стоит мне приблизиться к двери. Настроение отца уже испорчено, и все же надо отыскать Бинту. Исходя из того, что я знаю, она может быть внутри.

Я не могу оставить ее наедине с отцом и бросаюсь вперед, ухватившись за дверь, прежде чем та закроется. Обхватываю дерево пальцами, легонько тяну на себя и смотрю в щелочку.

– Что это значит?! – снова кричит отец, так, что слюна брызжет на бороду. Вены пульсируют под кожей цвета красного дерева, сливаясь с красной агбада[9], в которую он одет.

Я открываю дверь чуть шире в страхе, что увижу тоненькую фигурку Бинты. Но вместо этого смотрю на адмирала Эбеле, съежившегося перед троном. Бусины пота выступают на его лысом черепе, он избегает взгляда отца. Рядом, вытянувшись, стоит командир Каэя, ее тугая, блестящая коса спускается ниже плеч.

– Артефакт прибило к берегу у Варри, маленькой приморской деревушки, – объясняет Каэя. – Его близость пробудила скрытые способности нескольких местных предсказательниц.

– Скрытые способности?

Каэя сглатывает, мышцы под ее светло-коричневой кожей напряжены. Она дает возможность заговорить адмиралу Эбеле, но тот молчит.

– Предсказательницы изменились, – Каэя вздрагивает, будто слова причиняют ей боль. – Артефакты пробудили дремавшие в них силы, и они стали магами.

Я ахаю, но тут же закрываю ладонью рот. Магами? В Орише? После всего, что случилось?

Ужас тупым шипом вонзается мне в грудь, мешая дышать, но я приоткрываю дверь еще шире, чтобы лучше видеть. Я жду ответа отца. Этого не может быть…

– Невозможно, – наконец говорит отец едва различимым шепотом, при этом стискивает рукоятку черного магацитового клинка так, что хрустят костяшки пальцев.

– Боюсь, нет, ваше величество, я была там и видела все своими глазами. Их магия была слабой, но она вернулась.

Боже… Что нас теперь ждет, что случится с монархией? Вдруг маги уже планируют нападение? Сможем ли мы им противостоять?

В моей голове всплывают воспоминания об отце до Рейда – это был параноик со сжатыми зубами и седеющими волосами. Человек, приказавший запереть меня и Инана в королевских подвалах, вложив в наши руки мечи, хотя мы были слишком малы, чтобы их поднять.

«Маги придут за вами, – говорил он и с теми же словами заставлял нас драться. – Когда это случится, вы должны быть готовы».

Воспоминание о боли отдается в спине, когда я изучаю бледное лицо отца. Его молчание страшит сильнее, чем гнев. Адмирал Эбеле трясется, как лист.

– Где теперь маги?

– От них избавились.

Внутри все сжимается, выпитый чай просится наружу. Они мертвы. Убиты. Пошли на корм рыбам.

– А артефакты? – продолжает отец, нисколько не расстроенный гибелью магов. Будь его воля, он избавился бы от всех без исключения.

– Я забрала свиток, – рука Каэи ныряет под нагрудник, и она достает сморщенный пергамент. – Обнаружив его, позаботилась о свидетелях и сразу явилась сюда.

– А что с солнечным камнем?

Каэя награждает Эбеле грозным взглядом. Он долго откашливается, оттягивая минуту объяснений.

– Камень украли из Варри до того, как мы прибыли, ваше величество. Но мы пустились в погоню. Наши лучшие люди идут по следу, и я уверен: скоро он будет у нас.

Гнев отца сгущается в воздухе, как гроза.

– Ты должен был уничтожить их, – шипит он. – Как такое могло случиться?

– Я пытался, ваше величество, каждую ночь. Делал все, чтобы их разрушить, но артефакты зачарованы, – Эбеле переводит взгляд на Каэю, но та смотрит прямо перед собой. Пот собирается в складках его подбородка.

– Я порвал свиток, но он сросся. Сжег его, но он возник из пепла. Приказал самому сильному стражнику разбить солнечный камень булавой, но на нем не осталось ни царапины! Не в силах уничтожить эти проклятые артефакты, я запер их в железный сундук и утопил в сердце моря Банджоко. Они никогда не должны были пристать к берегу! Только благодаря магам…

Эбеле замолкает, как только слово срывается с губ.

– Клянусь, ваше величество, я сделал все, что мог, но, похоже, у богов другие планы.

У богов? Я прижимаю ухо к двери. Неужели Эбеле сошел с ума от страха? Богов нет. Все во дворце это знают.

Я жду, как отец отреагирует на глупость Эбеле, но его лицо остается каменным. Он поднимается с трона, обдумывая услышанное. Затем быстрее гадюки бросается на Эбеле, хватая его за горло.

– Скажи, адмирал, – он поднимает тело подчиненного в воздух, усиливая хватку. – Чьи планы страшат тебя больше? Богов? Или мои?

Я делаю шаг назад и отворачиваюсь, не желая видеть, как Эбеле задыхается. Ненавижу эту сторону отца и всячески стараюсь ее не замечать.

– Я… Я обещаю, – хрипит Эбеле, – что все исправлю. Клянусь!

Отец отбрасывает его, как гнилой фрукт. Эбеле задыхается и трет шею, синяки почти мгновенно проступают на его медной коже. Отец вновь поворачивается к свитку в руке Каэи.

– Покажи мне, – приказывает он.

Каэя подает знак, подзывая кого-то, стоявшего слишком далеко, чтобы я могла разглядеть. Слышу, как сапоги звенят по плитам, а затем вижу ее.

Бинта.

Я хватаюсь за сердце, когда подругу выталкивают вперед. В ее больших серебряных глазах стоят слезы. Чепец, который она с таким усердием завязывала каждый день, перекосился, открыв белоснежные длинные локоны. Кто-то заткнул ей рот шарфом, чтобы она не кричала, но даже если бы могла, кто бы ей помог? Она уже в руках стражи.

Сделай что-нибудь, говорю я себе. Немедленно. Но мои ноги будто налились свинцом, а рук я и вовсе не чувствую.

Каэя разворачивает свиток и осторожно подходит к моей служанке, будто приближаясь к зверю, а не к милой девочке, что столько лет вытирала мне слезы, которая всегда оставляла свою еду, чтобы отнести домой и отдать родным.