Однако Снежана явно не горела желанием общаться с новенькой, она только бросила на нее безразличный взгляд из-под длинных, но, к сожалению, совершенно бесцветных ресниц и снова уткнулась в свой учебник, не обращая на свою соседку никакого внимания. Света облегченно перевела дух, констатировав, что, по крайней мере, Снежана ничего не знает о семье своего отца или хотя бы не представляет, как выглядят ее сводные братья и сестра. Это уже было большой удачей. Светлана торопливо вытащила из сумки нужный учебник, тетрадь, ручку и, делая вид, что слушает объяснения учительницы, стала обдумывать, как бы ей все-таки подружиться со своей сестрой.

Может быть, при достаточно близком общении Снежана окажется более приветливой и им удастся найти общий язык? Хотя теперь, после того как она заглянула в эти ледяные, равнодушные глаза, в подобный исход Светлане верилось с ощутимым трудом. Кажется, все ее старания и жертвы оказались напрасными и вместо сестры и близкой подруги она получит еще одного представителя их семейства, полностью безразличного ко всему, кроме своих желаний и капризов. Девушка стиснула зубы, запрещая себе отчаиваться, и принялась старательно записывать то, что говорила учительница, краем глаза следя за своей соседкой по парте.

Снежана равнодушно наблюдала за очередным представлением, устроенным их классной руководительницей. Девушка, стоящая у доски на всеобщем обозрении, казалась, просто наслаждалась вниманием окружающих к своей персоне и уже поэтому не заслуживала того, чтобы к ней приглядываться. Жрица в своей прежней жизни обычной, неприметной школьницы подобных людей недолюбливала, поскольку у них имелось все то, чего она была в то время лишена, а теперь ей было глубоко безразлично их существование. У нее и без того, чтобы морочить себе голову философскими вопросами, почему природа, судьба или боги оказываются более благосклонными к одним в ущерб другим, хватало тем для размышления.

Например, Снежану уже порядком утомили ежедневные лекции матери о ее поведении, манерах и так далее. Если раньше она могла прислушиваться к словам своей родительницы и даже иногда соглашалась с ней, то теперь эти бессмысленные нравоучения стали ее серьезно раздражать, и, кажется, мать это чувствовала. Девушка боролась с собой, но только отделяя душу от тела, могла спокойно выслушивать бесконечные монологи о примерном поведении, которое, несомненно, убережет ее от неприятностей в жизни. Снежана сама была живым доказательством того, что теории ее матери не имеют ничего общего с реальным положением вещей, и ей приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы не сорваться во время этих проповедей.

Вся беда заключалась в том, что, когда девушка демонстрировала полное равнодушие к происходящему, лекции матери затягивались до тех пор, пока та не убеждалась, что дочь прониклась ее поучениями. А поскольку изображать эмоции Снежана была просто не в состоянии, то в конце концов, чтобы избавиться от внимания родительницы к своей персоне, приходилось возвращать душу назад в тело и бороться с вырывающимися на волю чувствами и болью, мгновенно набрасывающейся на нее, как голодный пес на кость. Это было утомительно и причиняло девушке физические страдания, но, судя по тому, что за два месяца, прошедшие со времени ее мнимого бунта, мать так и не успокоилась, терпеть подобные пытки ей предстояло еще очень долго.

Иногда Снежана, доведенная до последней стадии бешенства занудными нравоучениями матери, видимо поставившей себе цель вернуть дочь на путь истинный любыми средствами, лишь запредельным усилием воли удерживала себя от того, чтобы не полезть на стенку или банально не повеситься в безуспешной попытке спастись от назойливого зудения над ухом. Удерживало ее от столь радикальных шагов только то, что подобные действия все равно не привели бы к желаемому результату. В лучшем случае ей пришлось бы объясняться с матерью по поводу разгрома, учиненного ею в квартире. А в худшем разгневанная родительница, обнаружив следы подошв на стенах либо люстру, пострадавшую во время попыток Снежаны выбраться из петли после того, как ей надоело бы висеть в метре над полом, вызвала бы психиатров в компании с дюжими санитарами, имеющими в своем распоряжении универсальное оружие против тех, кто не утруждает себя адекватным с точки зрения среднестатистического гражданина поведением, а именно смирительную рубашку.

Хорошо хоть в школе никто особо не обращал внимания на ее полное безразличие к окружающему миру в целом и учебному процессу в частности... Хотя в этом учебном заведении, долженствующем якобы участвовать в воспитании детей, способных в будущем стать достойными гражданами своей страны, вообще мало интересовались настроением и самочувствием подопечных. Что, учитывая все обстоятельства, было даже к лучшему. Если бы ее поведением заинтересовались преподаватели или, что еще хуже, школьный психолог, то Снежане пришлось бы несладко. Да и выбор у нее не отличался бы разнообразием – либо постоянно контролировать себя, при этом старательно не отгораживаясь от эмоций и упорно игнорируя боль, либо оказаться на особом учете у специализированных врачей... Неприятная перспектива.

Снежана краем сознания отметила, что речь классной руководительницы о том, каким именно образом им следует вести себя с новенькой, как оказалось умудрившейся попасть в самую обычную школу после элитной гимназии, в конце концов подошла к своему логическому завершению. Девушку, которую, кажется, звали Светой, отпустили выбирать себе место за партой. Снежана не придала этому особого значения. Новая ученица ее совершенно не заинтересовала бы, даже если бы она снова не избавилась от всех своих эмоций, разделив душу и тело. По мнению Снежаны, единственным, что могло привлечь внимание в Свете Малышевой, было ее поразительное сходство с кьерами[1]Сиали. Светлана безукоризненно подходила под каноны аристократической внешности. Стройная, изящная, с косым разрезом голубых глаз и черными волосами, она не вызвала бы подозрений в нечистокровности даже у самих аристократов. Единственное, что выпадало из образа, это чересчур полные губы, а так...

Снежана хмыкнула, равнодушно констатировав, что в последнее время ей повсюду мерещатся детали мира, который на несколько месяцев стал для нее домом и который она так неосторожно покинула. Оказывается, ностальгия по утраченному способна поразить даже мечей богини. Несмотря на все их давно уже ставшее притчей во языцех безразличие ко всему, что не касается исполнения их долга перед Эларой. Подобные слабости ей были сейчас ни к чему, но сознание упрямо продолжало выискивать в самых безобидных вещах сходство с чем-либо виденным ею в Сиали, упорно напоминая ей о ее собственной глупости. Жрица мрачно уставилась в учебник, пытаясь отвлечься от своих размышлений. Когда она убирала постоянно мешающие ей адекватно оценить обстановку эмоции, то с отчетливой ясностью осознавала, насколько глупым было ее поведение в Сиали.

Это только додуматься надо было – попытаться покончить с собой при помощи устройства, о свойствах которого известно лишь со слов другого меча богини, в свою очередь тоже не видевшей его в действии, а слышавшей о нем от, так сказать, старших коллег. И при этом еще умудриться забыть о том, что она сама весьма отличается от остальных жриц, а значит, предсказать, как на нее подействует оружие, предназначенное для уничтожения обычных мечей и щитов богинь, можно было с очень небольшой долей вероятности. Поэтому девушку совершенно не удивляло то, что результат ее необдуманных действий оказался весьма далек от задуманного и, к сожалению, не поддавался корректировке...