«Если вы найдете, что в настоящее время эта маленькая статья может быть интересной хоть сколько-нибудь, то благоволите отдать напечатать. Сам я, признаюсь, не решаюсь этого сделать», – писал И. К. и прибавлял:

«С тех пор и без того любимый мною поэт сделался предметом моих дум, вдохновения и длинных бесед и расспросов о нем. И теперь, на склоне лет, я работаю над новым громадным полотном, сюжетом для которого служит все тот же великий вдохновитель художников. Знаю и ценю ваше всегдашнее лестное внимание к моим произведениям и ко мне вообще, весьма утешительно влияющее на душу старого художника, и я вам очень благодарен. Желаемые фотографии с пушкинских картин я вам вышлю на днях, когда будет готова с последней картины, которую теперь я уже оканчиваю.

Эта картина изображает восход солнца с вершины Ай-Петри, откуда Пушкин верхом на коне, с проводником татарином, любуется восходом только что показавшегося на горизонте солнца. Пушкин снял шляпу, приветствуя величественный солнечный восход. Картину эту рассказывал мне при встречах Н. Н. Раевский, и сюжет ее давно у меня записан где-то, но я его и так живо помню благодаря живому рассказу Раевского, очень любившего Пушкина. Картину эту думал послать в Петербург или в Москву, но теперь поздно: я не успел еще окончить ее. Какая жалость! Картина почти 3 аршина[11] длиною. Из Москвы меня просили прислать картину из пушкинских (в Исторический музей в Москве). Я послал им две картины: „Пушкин у Гурзуфских скал“ (иначе, чем прежде, написанную, которой вы не видели у меня в Феодосии), и другую: „Пушкин с семьей Раевских по дороге в Гурзуф из Партенита на берегу у Кучук-Ламбата“.

Помните из „Евгения Онегина“ „Море пред грозой“:

и т. д. Этот рассказ я слышал тоже и от Раевского».

На этих словах заканчивает одно из своих писем ко мне в мае 1899 г. И. К. Айвазовский. Прибавим, что он встречал еще в том же году в Петербурге Пушкина вместе с В. А. Жуковским и разговаривал с ними на улице и что последняя картина его из жизни Пушкина выставлена была все-таки в прошлом году в Петербурге, в музее рисовальной школы барона Штиглица на картине «Семья Раевских и Пушкин». М. Н. Раевская («княгиня Волконская») изображена убегающей от настигающих ее волн, и Пушкин, в восторге, застывшей позе, любующийся ею. Картина же «Пушкин у Гурзуфских скал» представляла собою юбилейную новинку (1899 года).

Пушкин изображен в лунную ночь на морском берегу Гурзуфа, на одной из высоких береговых прибрежных скал, в обычной задумчивой, мечтательной позе. Вдали виднеется Аю-Даг и горы. И. К. написал в разное время 8 картин из жизни Пушкина. Происхождение одной из лучших, по моему мнению, из самостоятельных картин его «Прощание Пушкина с морем» относится к началу 80-х годов, когда И. К. услышал где-то в обществе прекрасную декламацию стихотворения «К морю». Поэт представлен на ней во весь рост, в длинном сюртуке, с плащом на одной руке и шляпой и палкою в другой, которой он держится за высокую каменную стену. У ног его бушует разъяренное море, а на скале как будто высечена рельефная надпись:

Эти прекрасные стихи, последние написанные в изгнании Пушкиным в Одессе в 1824 году, «вечно звучали в памяти» И. К., и он любил их подписывать под своими снимками с любимой картины, даря их на память своим друзьям и знакомым. Иван Константинович Айвазовский, знакомый лично и с семьей Н. Н. Раевского, всегда утверждал, что стихотворение «Талисман» вызвано подарком Марии Раевской и написано первоначально поэтом в Крыму и никак не относится к Одессе и графине Воронцовой, за которой, по его словам, Пушкин слегка ухаживал в Одессе, как за великосветской львицей и женой начальника, но некрасивой женщиной, не в состоянии бывшей воспламенить воображение поэта. Как известно, с кольцом-«талисманом» Пушкин расстался только в день смерти, а стихотворение приписывают Воронцовой…

Прислав мне из Феодосии снимок со своей новой картины (1894 г.) «Пушкин у Гурзуфских скал», он собственноручно внизу подписал:

Целое море безумной страсти вылилось здесь у поэта.

Подарок Айвазовского Морскому музею в 1886 г. и г. Одессе. Замечательная картина проф. И. Е. Репина и И. К. Айвазовского. И. К. в семье героев Черноморского флота. Генерал Н. Н. Раевский[12]. Лазарев[13], Корнилов[14], Нахимов[15] и Панфилов[16]. Субашская перестрелка. Подвиг И. К. Расположение к нему «императора-рыцаря». Исторические картины Черноморского флота.

В конце 1886 г. художник, спустя 35 лет со дня сопутствия в 1851 году на пароходе «Владимир» государю в плавании в Севастополь и присутствии на морских маневрах, воскресил на полотне память о погибшем Черноморском флоте, красе и гордости России, написав картину «Смотр Черноморского флота Николаем I», в которой вереница судов величественно и плавно двигается на полных парусах в виду севастопольской бухты у парохода «Владимир», на котором стоит полный мужественной красоты император Николай и рядом с ним наследник цесаревич и адмиралы: Лазарев, Нахимов и Корнилов.

Все портреты, по общему признанию, были чрезвычайно схожи: видно было, что любовь к этим людям, не раз проводившим время в длинных беседах и милостивых с ним разговорах, водила рукою и кистью художника. Виднеющийся вдали белый Севастополь, воздух, вода на холсте – и говорить нечего, написаны были с изумительным совершенством. Эта картина, выставленная в Петербурге, в залах Академии художеств, опять привлекала толпы публики и была приобретена обществом «Кавказ и Меркурий» и поднесена председателю этого общества, сенатору Жандру, принадлежащему к семье старых черноморских моряков, по случаю 25-летнего юбилея его служения в обществе.