ребят, если что-то знают. Действуй, Володя. А я тут сам тоже кое-что проверю...

Марат Давлятович взял ручку, сделал какую-то отметку в служебном блокноте и буднично пожелал:

— Везения...

«Хорошо бы», — подумал про себя Тимофеев, уходя.

Вот только везения, жаль, не намечалось...

...Владимир решил встретиться с ребятами прямо в школе — вызвать в учительскую по одному и расспросить. Идти к ним домой — значит привлечь внимание любопытных соседей, а заодно дать родителям обоих мальчиков повод для волнений — скорее всего, беспочвенных.

Когда Тимофеев пришел в школу, начался второй урок. Первым пригласили в учительскую Рому Князева. Князев вошел в учительскую развязно, уверенно и ни капли не удивился, что его здесь ждет милиционер, пусть и в гражданском. Будто все эти дни ждал прихода Тимофеева.

Владимир быстрым оценивающим взглядом окинул долговязого подростка, его круглое лицо в точечках-прыщах, стрижку под «панка». Отметил странно настороженный взгляд, диссонирующий с подчеркнуто уверенной манерой держаться.

— Давно ты дружишь с Сережей? — начал он.

— С первого класса, — печально ответил Князев и еще печальнее вздохнул. — Лучший кореш был — и в школе, и дома.

— Неужели никогда не ссорились?

— А что делить-то? — обреченно хмыкнул Князев. — К тому же Сережа был какой-то... — он замялся, пытаясь найти нужное слово.

— Какой?..

— Ну, чокнутый, что ли...

— Чокнутый?.. — удивился Тимофеев. — А в чем это проявлялось?

— Витал в мыслях постоянно в космосе, в каких-то иных мирах.

— А что, это плохо?

— Чего уж там хорошего! Глупо беспочвенно мечтать — надо наслаждаться этой жизнью...

— А ты-то в чем видишь это самое наслаждение?

— Ну, видики, кафе, девочки... Да мало ли еще...

— Хорошо... Когда же ты последний раз виделся с Сережей?

— Шестнадцатого апреля. В школе.

— Он ничего не говорил тебе или другим ребятам о каких-нибудь неприятностях? Ну, может, о том, что кто-нибудь грозит ему?..

— Не-е, такого точно не было.

— А были у Сережи враги? Не обязательно здесь. В другой школе, например, на улице, по соседству?..

— Что вы! Откуда у Серого враги? Такие комара не обидят... — Рома запнулся, задумался о чем-то, потом тихо добавил: — Ах, да! Вспомнил. Неприятности у него были. Постоянные. С отцом-бухариком. Тот, как напьется, сразу же грозит: «Убью, убью!»

— Ладно. А куда вы пошли шестнадцатого после школы?

— Как куда? — передернул плечами Князев. — Сережа — прямиком домой, а мы с Дамиром Зауровым — на тренировку...

— На какую еще тренировку?

— Понимаете ли, я и Дамир занимаемся дважды в неделю — в среду и в пятницу — на стадионе «Старт» в секции дзюдо.

— Так, так, — Владимир задумчиво постучал кончиками пальцев по столу.

Князев сделал удивленное лицо.

— Вы что, не верите? Можете спросить у тренера Натана Владимировича. Его все знают...

— Верю, верю... Все, спасибо. Ты свободен.

Князев, насвистывая, нарочито независимой походкой вышел из учительской, а Тимофеев еще раз отметил про себя: да, есть в этом развязном парне какое-то холодное равнодушие к жизни и смерти своего еще недавнего друга, которое этот наглый Ромочка тщательно старается скрыть... «Боже мой! — подумал он. — Неужели бездушие к окружающим стало нормой бытия? И что же это за жизнь, которая нас сделала такими?.. Ну, нет, врешь, Князев! Вре-ешь!» — он упрямо мотнул головой. И вспомнился Тимофееву уже давний, все реже приходящий в сны бой под Кандагаром. Короткий, как вспышка сигнальной ракеты, и яростный... Пусть эта война во многом была непонятной, ненужной. Но на войне, как на войне, была дружба, скрепленная любовью и преданностью, братством и оружием, землячеством, по большому счету — Родиной, оставленной, как они все выражались, там — за речкой... Помнится, когда они в этом бою отступали к своим, Тимофеев, отстреливаясь, на бегу чуть не споткнулся о чьи-то сапоги. Торчали они как-то неестественно, перекореженно из-под бэтээра. Володя стремительно нырнул под бэтээр и увидел там лучшего своего друга — Леху Сараджева. Тот лежал на боку и хрипел.

— Леха, вставай, вставай! — затормошил его Тимофеев. — Наши отступают.... Быстрее...

— Володька, мне, кажись, каюк, — с трудом прохрипел Леха и застонал. — Ты иди, иди... а я здесь... — говорить дальше сил у Сараджева не было.

Тимофеев не стал тратить лишних слов, вытащил друга из-под машины и, взвалив на себя, уже не отстреливаясь, побежал к своим, думая лишь о том, как побыстрей доставить друга в санчасть. И доставил — мертвого, слишком тяжелы были ранения Сараджева.

Столько лет прошло со дня его гибели, а воспоминания о смерти друга не дают покоя Тимофееву и сегодня. И когда дембельнулся, Владимир, немного побыв дома, первым делом поехал к Лехиным родителям. Погостил у них, побывал на могилке друга. И фотография Лехи до сих пор лежит на рабочем столе Тимофеева под стеклом...

Однако горькое это воспоминание снова до поры до времени отложилось в запасниках памяти, потому что в учительскую не вошел, а как-то вкатился другой приятель Сережи — Дамир Зауров. Был он среднего росточка, с покатыми плечами, рыхловатый и все время почему-то вытирал лоб носовым платком. Отвечая на первые же вопросы Тимофеева, весь сник, даже всхлипнул. Видно, жалко ему было убитого друга.

— Ну, ладно, ладно, — успокоил Дамира Тимофеев. — Так куда вы пошли шестнадцатого после школы?

— Как куда? По домам...

Брови Тимофеева удивленно поползли вверх.

— Точно по домам? Ну-ка, вспомни...

Дамир спохватился.

— Да нет же, это я напутал... — поправился он. — Серый, точно помню, пошел домой, а мы с Князевым — на стадион...

Забывчивость Заурова насторожила следователя.

«Что ж — решил он, — раз такое сомнение, еду прямо на «Старт». Познакомлюсь с этим тренером — Натаном Владимировичем, уж он точно скажет, были эти двое на тренировке или не были...»

Спортивный зал был огромный и светлый, В большие чистые стекла водопадом проливались солнечные лучи. Быть может, от этого зал казался гулким. Посредине лежали поролоновые матрацы, чтобы падать разучивающим приемы ребятам было мягче.

Шла тренировка. Мальчики в легких белых костюмах делали разминку. Между ними то там, то здесь появлялся невысокого роста, средних лет тучный мужчина в ковбойке и в адидасовском трико.

«Если раньше выступал на соревнованиях, то явно был тяжем», — определил на глаз Владимир.

Это и был тренер Натан Владимирович. Он