— Вы задумались, миледи?

Настоятельница Элинор внимательно рассматривала замысловатую заглавную букву роскошно изукрашенного пергамента, лежащего перед ней на столе. Это была одна из копий Послания апостола Павла, полученная в подарок от ее тетушки из Эмсбери.

— Как тщательно и красиво все сделано, — сказала она, обращаясь к Гите, саксонской девушке, уже больше года находившейся у нее в услужении. — Посмотри на тонкие линии лица этого старика, на чудесный зеленый цвет его одеяния.

Какая жалость, что у них в Тиндале она не знает никого, кто умел бы так работать пером или кистью. Богато иллюстрированные и красиво переписанные священные тексты — гордость любого монастыря.

Гита наклонилась, чтобы лучше разглядеть.

— Очень красиво, миледи. Господь должен быть доволен, что его так отменно славят. — Она перекинула через плечо свою светлую косу. — Жаль только, никто почти не сумеет прочесть это. Одни епископы читают по-латыни.

Элинор не сдержала смеха. Она уже привыкла и привязалась к этой простодушной девушке с острым язычком и добрым сердцем.

— Ты могла бы тоже изучить латынь, Гита, — сказала она. — Однако предпочла научиться грамоте и счету. И весьма преуспела в этом, насколько мне известно.

— Да, миледи, потому что собираюсь помогать своему брату в его делах. А латынь ему не нужна.

Эти знания тебе пригодятся не только для брата, подумала Элинор, но и для будущего мужа, если тот будет заниматься коммерцией. Гита уже на выданье, и несколько претендентов на ее руку обращались к ее брату Тостигу с предложениями. Об этом он сам рассказывал Элинор, когда бывал у нее по своим торговым делам, связанным с производством пива. Однако, опять же говорил Тостиг, двум он уже отказал. Но Элинор понимала: долго так продолжаться не будет, и не пройдет много времени, как она потеряет свою милую преданную служанку. Конечно, ей найдется замена, но память о Гите не скоро исчезнет из сердца Элинор.

Вероятно, эти мысли отразились на ее лице, потому что девушка спросила с беспокойством:

— Я чем-то огорчила миледи?

Элинор покачала головой и ласково притронулась к ее плечу:

— О нет. Я просто подумала сейчас, что брат Мэтью во многом, наверное, прав, когда утверждает, что наш Тиндал не может и не должен быть похож на обычное поместье, где процветает, например, овцеводство, а вера остается лишь призванием. Мы должны преследовать более высокие цели. Святые цели.

Снова обратив взгляд на изящную, тщательно выписанную заглавную букву Послания, мельком оглядев другие буквы, она не могла не согласиться с Гитой, что в нынешнем его обличье этот текст существует только для избранных. Для меньшинства. А ведь долг монастыря, ее долг, — доносить его до всех смертных. И не только пересказывая собственными словами. Может быть, сделать из него поучительные представления и чаще разыгрывать их во время литургии?.. Или как-то еще…

Ее размышления прервал вопрос Гиты:

— Уже принесли в наш монастырь святые мощи, миледи?

В голосе девушки слышалось неодобрение, и Элинор с удивлением приподняла брови: неужели Гита тоже осуждает превращение их бенедиктинского монастыря в прибежище для пилигримов? Однако чем поможет мнение всего одной саксонской девушки, пусть она тоже не хочет, чтобы в их монастыре прервалась долголетняя традиция быть опорой и поддержкой для больных и умирающих? Даже если эта девушка достаточно умная и по нынешним понятиям довольно образованная? Все решат без их, женского, мнения, решат сверху, а им останется только подчиниться.

— Тебе не хочется, Гита, чтобы Тиндал сделался обителью паломников-богомольцев? Почему?

Гита отставила веник, который держала в руке, и ответила:

— Мой брат говорит, это лишь приманит сюда нехороших людей всех мастей, которые назовут себя пилигримами, а на самом деле станут красть святые мощи или откалывать от них по кусочку и торговать ими, заламывая немыслимые цены. Так он считает, и такие истории он слышал не раз от нашего коронера Ральфа, да и от разных путников.

Элинор взяла со стола манускрипт, положила на полку.

— Что ж, — произнесла она потом, — твой брат неплохо осведомлен о происходящем вокруг. А знают ли у нас в деревне о намерениях доброго брата Мэтью, и если знают, то что говорят?

— В базарные дни, я сама слышала, многие судачат про это, и всего чаще люди выражают недоумение, зачем добрый брат с таким упорством высказывает свои мысли: ведь на все воля Господа — так говорят жители.

Элинор представила, как в своих речах, произносимых где-нибудь на рыночной площади, разъярившийся брат Мэтью обрушивается на все, что связано у людей с потребностью их плоти, — на недавно открытый заезжий двор, на дополнительные койки для больных, на торговлю пивом для гостиницы, чем занимается Тостиг, брат Гиты, и помогает ему в этом красивая молодая женщина по имени Сигни, про кого ходят упорные слухи, что в ее услуги входит не только разносить пивные кувшины… Ох, как это, наверняка, бесит брата Мэтью!

Элинор улыбнулась и Гита, словно прочитав ее мысли, ответила веселым смехом.

Неужели и вправду девушка подумала о том же? Лицо у Элинор зарделось. Ей пришло в голову, что ее собственное достаточно снисходительное отношение к подобным вещам — сиречь, к мужскому вожделению — можно, как это ни прискорбно, объяснить тем, что и сама она испытывает похожее чувство… Да, да!.. И если так, то неужели никто ничего не замечает? О Господи! Если проницательный брат Мэтью заподозрил что-то, можно не сомневаться, он использует и свое открытие, чтобы одержать окончательную победу в споре о будущем монастыря… Но хватит об этом…

— Ты повзрослела, Гита… — ласково отметила Элинор. — Так что еще говорят жители о нашей судьбе?

— Больше всего о том, — с готовностью отвечала девушка, — что больница должна во что бы то ни стало сохраниться. Многие нуждаются в лекарственных травах и в другой помощи. А если монастырь станет Домом для хранения мощей, взамен Дома для исцеления людей, большинство скажет, что Тиндалу потребуется теперь намного больше кошек, чем в состоянии наплодить ваш рыжий любимец, миледи, чтобы справиться с крысами, которые тогда займут место людей и обязательно накинутся на все, что тут уже накоплено. Так мне объяснял мой брат.

— Неплохо сказано, Гита, хотя довольно резко. Благодарю тебя и твоего брата за откровенность. Так и передай ему.

Девушка кивнула, подобрала свой веник и с поклоном удалилась.

* * *

Элинор подошла к окну, вдохнула свежий осенний воздух. Услышанная из уст Гиты шутка про рыжего кота Артура, конечно, забавна, однако сейчас ее волновало совсем иное.

Этим иным был брат Томас и ее неутихающая страсть к нему.

Что ж, пыталась она в который уже раз объяснить самой себе: да, я уважаемая в определенных кругах особа, настоятельница уважаемого заведения, но еще я и женщина, слабое существо, подверженное обычным человеческим страстям. Или не совсем обычным — потому что весьма сильным.