Болотников молча поклонился и произнес заранее заготовленные слова.

— Благодарю тебя, боярин. Плавал я на галерах, был в плену у турок, служил итальянцам, прошёл всю Польшу, гулял с казаками по Днепру, грабил суда, и вот путь мой снова лежит на Русь. Услышал я о том, что спасся царевич Дмитрий, и решил помочь ему утвердиться на троне. А потом, слух прошёл, что погиб он лютой смертью, а я уже и отряд большой собрал охочих до войны гайдуков. И вообще, на счастье моё, повстречал я человека нужного, вам знакомого, тот и шепнул мне и направил сюда.

— То так, выжил царевич и пока скрывается. Я знаю, где он, и сейчас я боярин его тут главный, для того и печать царскую при себе имею и все атрибуты царской власти. Кто верно Димитрию будет служить, тот главным воеводой станет.

Болотников усомнился в этом, что и было отчётливо видно по его простому лицу.

— Никитий, доставай печать, — крикнул боярин Молчанов. Один из его приближённых степенно подошел к большому столу и, открыв его верхний ящик, вынул оттуда искусно отлитую из золота печать.

— Вот она! И грамота тебе написана будет о правах твоих и о назначении твоём. Сколько людей у тебя, казак?

— Почти полсотни будет.

— Мало то, ещё десяток охочих гайдуков с собой здесь возьмёшь. Да с грамотой моей наберёшь себе наперсников во всех городах Московии. Все, как один, за тобою станут. Да и не только они. Есть у меня договор с рязанским воеводой Гришкой Сунбуловым и его подельником Прокопием Ляпуновым. Они помогут тебе. Завтра же получишь письмо от меня к ним, деньги и звание. А сейчас сходи в церковь, да помолись об успехе нашего дела, — и Молчанов решил тут же перекреститься. Иван тоже размашисто осенил себя крестом, поклонился и вышел.

Завтра и завтра, им, казакам, было всё едино. Так, значит, так. На следующий день он получил грамоту, дорогую саблю, бурку и целых тридцать дукатов… Вскочив на коня во главе дюжины гайдуков, Болотников помчался к лагерю. Забрав в нём своих людей, он отправился в Московию, весь в сомнениях и надеждах, бережно храня на груди грамоту, где он был объявлен большим воеводой войска царского самозванца.

На то, что это самозванец, ему было глубоко плевать, он ехал сражаться не за тем, чтобы обрести безраздельную власть. Просто ему нравилось грабить и разбойничать. Ничего другого он не умел и не хотел уметь. Достаточно и того, что эти его навыки были весьма востребованы боярами. Набранные с миру по нитке, его люди не шли ни в какое сравнение с войском первого Лжедмитрия.

Не было среди них ни поляков, ни дворян, все сплошь простые казаки, украинские гайдуки, да охочие до чужого добра людишки, не обременённые ни совестью, ни жалостью. Единственное, не ведал Болотников того, где же прятался Лжедмитрий 2. Впрочем, ведать о том и не желал.

Настёгивая лошадей, весь отряд спешно направился в пределы Руси, на её окраины. Грабить и убивать они пока остерегались. Большинство из людей Болотникова оказались беглыми холопами, казаками и прочим, не слишком честным людом, который проще было назвать татями.

Как только они перешли границу, Болотников сразу объявил себя воеводой воскресшего из небытия Лжедмитрия. Всё это время он двигался к Путивлю, постепенно всё больше обрастая людьми, как днище корабля ракушками. В один из дней, зайдя в небольшое село, он обнаружил мертвяков. Здесь они и схлестнулись с ними.

Кособокие и перекошенные, бывшие люди внезапно хлынули со всех сторон, напугав коней. Но сколь ни были напуганы казаки, и сколь ни сильны некоторые из зомби, победить им гайдуков не удалось. Всё же, казаки давно привыкли играть со смертью в прятки, и не были обычными крестьянами без оружия и опыта. Да и мертвяков оказалось намного меньше. В результате короткой ожесточённой схватки все зомби были покрошены в капусту. Парочка раненых мятежников тут же без всякого снисхождения казнена казаками, и отряд двинулся дальше.

«А не так и страшны эти мертвяки», — удовлетворённо думал Болотников, осматривая исход боя. Можно и с ними справиться, да и Хрипун помощь обещал. Впереди для него открывались такие перспективы власти, что аж дух захватывало.

Наконец, они прибыли в Путивль, где Болотникова должен был дожидаться Хрипун. Так все и оказалось. Встреча произошла неожиданно для Болотникова, впрочем, как и всегда. Не успел он войти в хоромы местного воеводы, сейчас ничейные, как туда же вошёл и Хрипун, неизвестно откуда взявшийся.

— Рад видеть тебя, Иван. Как добрался, как встретили тебя у Мнишеков? Вижу, что не сильно хорошо, — и Хрипун усмехнулся, пристально глядя на атамана.

Болотников поморщился.

— Отчего же. И саблю дали, и бурку.

— А коня хоть дали, а денег?

На этот раз атаман не стал морщиться, а отчётливо скривился, словно от боли.

— Тридцать дукатов в руки швырнули, а о коне никто и не думал.

— Тридцать дукатов? А-ха-ха, — рассмеялся мелким козлиным смехом Хрипун. — А я и не знал, что Михайло умеет подсмеиваться. Надо же… тридцать дукатов… — и Хрипун стал ещё громче смеяться, трясясь всем телом, а потом резко оборвал свой смех.

Болотников стоял молча и только хмурился. Он вообще не понимал, что тут смешного. Ну, тридцать дукатов, и что? Что в этой цифре такого символичного? Впрочем, успокоившись, Хрипун не стал пояснять, почему ему стало так смешно.

— Ладно, сколько у тебя людей?

— Две сотни, пожалуй, будет.

— Пожалуй, — передразнил его Хрипун. — Ты, атаман, а не боевой холоп. И опыт у тебя есть, и с ватагами казаков за море ходил, а всё недосуг тебе людей собственных посчитать. Да знать, каково оно.

— Я знаю! — вызверился в ответ Болотников. — Не тебе меня учить! Я более не твой холоп!

— Ну-ну, полегше, — сверкнул тёмными глазами в ответ Хрипун. — Ты не с казаками своими гуторишь. Я тебя породил, я тебя и убью! Али забыл ты совсем, как в ногах у меня ползал, как Бога молил, чтобы он меня надоумил взять Ивашку Болото в холопы свои?

— Не забыл, да время то давно ушло, да быльем поросло. И я тебе больше не Ивашка Болото, а атаман Болотников!

Хрипун прищурил тёмные глаза и неожиданно улыбнулся. Болотников спохватился, поняв, что наговорил много всего лишнего.