ли?

– Зачем вы так подробно расспрашивали Завадского, видит ли он в отпуске сны? – спросила одна актриса Фаину Георгиевну.

– Хочу присниться Юрию Александровичу и испортить ему весь отпуск.

Завадский Раневской:

– Я больше не буду вам ничего советовать, вы и без того умная, придумывайте это сумасшествие сами!

– Ну нет, мне без вашей помощи с ума не сойти!

Однажды Юрий Завадский, режиссер Театра им. Моссовета, с которым у Раневской были далеко не безоблачные отношения, крикнул актрисе в запале:

– Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!

– То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма! – парировала Раневская.

– Вон из театра! – крикнул Завадский.

Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему:

– Вон из искусства!

Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров, что, когда Раневская еще раз опоздает, чтобы они ее не замечали.

Входит опоздавшая Раневская:

– Здравствуйте!

Все молчат.

– Здравствуйте!

Никто не обращает на нее внимания.

– Здравствуйте!..

Тишина.

– Ах, никого нет? Тогда я пойду поссу.

Про Ахматову

Я познакомилась с Ахматовой очень давно. Я тогда жила в Таганроге. Прочла ее стихи и поехала в Петербург. Открыла мне сама Анна Андреевна. Я, кажется, сказала: «Вы мой поэт», извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты – дарила меня дружбой до конца своих дней.

Литературовед Зильберштейн, долгие годы редактировавший «Литературное наследство», попросил как-то Фаину Раневскую написать воспоминания об Анне Ахматовой.

– Вы ведь, наверное, ее часто вспоминаете? – спросил он.

– Ахматову я вспоминаю ежесекундно, – ответила Раневская, – но написать о себе воспоминания она мне не поручала.

А потом добавила:

– Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти – воспоминания друзей.

Одно время я записывала все, что она говорила. Она это заметила, попросила меня показать ей мои записи.

– Анна Андреевна, я растапливала дома печку и по ошибке вместе с другими бумагами сожгла все, что записала, а сколько там было замечательного, вы себе представить не можете, Анна Андреевна!

– Вам одиннадцать лет и никогда не будет двенадцать, – сказала она и долго смеялась.

Она любила толчею вокруг, называла скопище гостей «станция Ахматовка». Когда я заставала ее на даче в одиночестве, она говорила: «Человека забыли».

Сегодня у меня обедала Ахматова, величавая, величественная, ироничная и трагическая, веселая и вдруг такая печальная, что при ней неловко улыбнуться и говорить о пустяках. Как удалось ей удержаться от безумия – для меня непостижимо.

Говорит, что не хочет жить, и я ей абсолютно верю. Торопится уехать в Ленинград. Я спросила: зачем? Она ответила: «Чтобы нести свой крест». Я ей сказала: «Несите его здесь». Вышло грубо и неловко. Но она на меня не обижается никогда.

Она (Ахматова) украсила время.

…Однажды в Ташкенте Анна Андреевна написала стихи о том, что, когда она умрет, ее пойдут провожать:

Соседки из жалости – два квартала,

Старухи, как водится, – до ворот.

А тот, чью руку я держала,

До самой ямы со мной пойдёт.

В Ташкенте Ахматова часто звала меня с ней гулять. Мы бродили по рынку, по старому городу. Ей нравился Ташкент, а за мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня». Это очень надоедало, мешало мне слушать ее. К тому же я остро ненавидела роль, которая дала мне популярность. Я сказала об этом Анне Андреевне.

– «Сжала руки под темной вуалью» – это тоже моя Муля, – ответила она.

Я закричала:

– Не кощунствуйте!

Прочитала их мне, а я говорю:

– Анна Андреевна, из этого могла бы получиться чудесная песня для швейки. Вот сидит она, крутит ручку машинки и напевает. Анна Андреевна хохотала до слез, а потом просила:

– Фаина, исполните «Швейкину песню»!

Вот ведь какой человек: будь на ее месте не великий поэт, а средненький – обиделся бы на всю жизнь. А она была в восторге… Была вторая песня, мотив восточный: «Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый!!!» – и опять она смеялась.

Про Пушкина

Почему я так не люблю пушкинистов? Наверное, потому, что неистово люблю Пушкина. Он мне осмыслил мою жизнь. Что бы я делала без него?

– Эту ночь я проведу с очаровательным молодым человеком, – говорила она.

– Как его зовут?

– Евгений Онегин.

Любила Фаина Георгиевна лишь двоих мужчин: с Пушкиным она спала, Толстой жил в ней.

– Могу признаться – сплю с Пушкиным. Читаю его ежедневно допоздна. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Тогда я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине.

Если бы я его встретила, я бы сказала ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь…

Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью мне навстречу. Я бегу к нему, кричу. А он остановился, посмотрел, поклонился, а потом говорит: «Оставь меня в покое, старая б…ь. Как ты надоела мне со своей любовью!»