20-го числа, в день именин фельдмаршала и в день Бриенского сражения, дан бал по складке, сделанной генералами Главного штаба и адъютантами главнокомандующего, обед, на коем присутствовали митрополит, Витгенштейн, Левашов; всего 110 особ, как военного, так и гражданского звания. Для торжествования же Бриенского сражения, в коем победу одержал наш фельдмаршал в 1814 году над Наполеоном, я отыскал четверых солдат, служивших тогда и находившихся в сем сражении и, одевши их в мундиры того времени, поставил к себе ко входу у дома и к бюсту фельдмаршала, украшенному военным арматуром.

Во время тостов наш фельдмаршал, обратившись ко всем, возгласил здравие 1-й армии. Левашов, который подле него сидел, обратился тогда ко мне и также провозгласил мое здоровье. Поступок сей был неправилен, и тем более в присутствии фельдмаршалов. Я не принял сего тоста и знаками головы обратил Левашова к фельдмаршалу.

Ввечеру был у Левашова бал…

Киев, 26 января

24-го я заходил к Левашову, дабы показать ему полученное мной письмо от брата Александра, коим он изъявляет ему признательность свою за участие, принятое в положении одного ссыльного поляка. Окончив дело свое, я хотел идти, как он начал меня расспрашивать о неудовольствиях фельдмаршала на Чернышева, говоря, что фельдмаршал сам просил его ходатайствовать в Петербурге о назначении Гостомилова к нему. Так как фельдмаршал сам говорил мне несколько дней тому назад, что Левашов предлагал себя на сие ходатайство и спрашивал даже совета моего, как поступить, принять ли его предложение или самому писать к военному министру: то я мог видеть, что Левашов говорил неправду, будто фельдмаршал его о сем просил. Я дал ему рассказать все, что он хотел.

Выслушав предложение его, но не принял оного и не обещался даже сообщить слышанного фельдмаршалу, а рассказал ему, в чем дело состояло.

– Я это все обработаю, – сказал Левашов своим хвастливым тоном, – не пишите более ничего.

Слова его, однако же, не могли никак служить мне основанием.

За сим Левашов стал мне рассказывать происшествие его с фельдмаршалом, случившееся весной, за которое они поссорились.

– Дежурный генерал, – говорил он, – был прислан ко мне фельдмаршалом, дабы объясниться на счет слухов о затруднениях, встречающихся в преобразовании армии, по случаю тому, что фельдмаршал службы не хочет оставить. Я приехал, – продолжал он, – к фельдмаршалу и объяснил ему о том, что слышал от государя на сей счет, и по ответу, им мне данному, я предложил ему тогда же написать к государю письмо с изложением ответа его. Я хотел письмо сие при нем же написать и прочесть ему для поверки, и я писал письмо сие к государю; вот оно.

И достав письмо сие из-под бумаг, перед ним лежавших, он прочитал мне оное. В письме сем, по-французски писанном, как видно с умыслом, чтобы предупредить всякие известия, которые бы могли дойти к государю о его нескромном поступке относительно фельдмаршала, были совершенно скрыты причины, возродившие все сии толки, а только было сказано, что фельдмаршал, не считая себя не в состоянии служить, хотел продолжать службу до конца дней своих; но что если бы государю угодно было сделать какие-либо преобразования в армии, то он бы весьма сожалел быть препятствием исполнить волю его величества.

– Я послал письмо сие тогда же, – сказал Левашов, – и оно много послужило в пользу фельдмаршалу; ибо государь увидел готовность его оставить место сие по желанию его. Но государь положительно сказал, и то будет сохраняемо, что пока сей старец жив, то его не оскорбят удалением от места.

Все сие было сказано с грубо скрытым умыслом польстить нам и поправить свои сношения с нами, к чему его, может быть, понуждали какие-либо замечания, полученные от государя на счет его поступков.

– Показывали ли вы письмо сие фельдмаршалу? – спросил я.

– Показывал, – отвечал Левашов.

Но фельдмаршал мне вчера сказывал, что он ему никогда не показывал письма, и что он ничего не знает об оном, как равно никогда не просил его ходатайства по делу о Гостомилове и только сообщил ему оное в разговоре.

Левашов говорил мне, что не должно было принимать фельдмаршалу столь к сердцу отзыв военного министра, происшедший не от государя, но, вероятно, от министра; ибо все, без сомнения, зависело от того, как дело было представлено государю. Я заключил из сего, что его собственные сношения с министром должны были находиться в дурном положении, и сие подтвердилось еще полученным мной вчера напечатанным и циркулярно разосланным отношением военного министра к нему, в коем излагался род замечания, сделанного государем по случаю самопроизвольного смещения Левашовым киевского полицеймейстера, и отказ на назначение по особым поручениям к военному губернатору.

Я сказал Левашову, что меня беспокоила мысль, что неудовольствиям, получаемым от министра, может быть, я причиною; что сие не попрепятствует мне исполнять обязанность свою и, по приказанию, лично мне отданному государем, я буду всегда стараться угодить ему, но что с концом его, вероятно, и я кончу службу, и, наконец, что оскорбления, получаемые фельдмаршалом, я не могу не принимать к сердцу, как по душевному уважению, которое я к нему имею, так и по званию его, как начальника, которого привык уважать, а потому и останусь ему всегда верным.

Может быть, память изменила фельдмаршалу; но он утвердительно отверг слова Левашова и сказал, что не видел писанного им письма к государю и не просил ходатайства его о Гостомилове.

Я не советовал ему принять ходатайство Левашова.

– Ты мне зла не желаешь, – сказал он, – мне все равно, как бы сие ни случилось. Я стар, слаб, мне Гостомилов нужен перед концом моим, и я желаю только сего назначения.

Он подписал изготовленное по приказанию его формальное представление о назначении Гостомилова к состоянию при армии; в представлении сем давалось без упрека чувствовать поступок Чернышева и неуместный отзыв его.

– По крайней мере, – сказал он, подписав бумагу сию, – не моя вина будет; я все сделал, что мог, и ему после сего останется только выйти в отставку.

26-го ввечеру приехал сюда Дмитрий Ерофеевич Сакен с сыном своим, для определения его в университет, и остановился на квартире у меня.

30-го числа выехал отсюда Корсаков, губернатор Волынский, квартировавший у меня в доме, а 31-го выехал Сакен.

7-го проездом через Киев в Петербург был у меня генерал-адъютант Киселев, который в тот же день поехал далее. Надобно полагать, что он призван государем для занятия какой-либо важной должности, и что он уже примирился с происшествием, которое с ним в Орле случилось. Он теперь все хвалится приятностью, с коей он провел четыре месяца в деревне, и будто устранил от себя совершенно все виды честолюбия; но при всем уме его видны тайные удовольствия и надежды. Так и должно действовать человеку, чувствующему свои достоинства для достижения видов своих.

Киев, 18 марта

В течение сего времени не произошло ничего особенного. Замечено мной только то, что фельдмаршал ежедневно возрастал в умственных силах своих, в коих он было ослаб зимою. Он ныне обращает внимание на подписываемые им бумаги более чем когда-либо, со времени поступления моего в должность начальника штаба, и уже не так часто и не с таким жаром отзывается на счет военного министра Чернышева и графа Левашова. Разговор его чрезвычайно занимателен, и он стал гораздо бодрее и веселее. Ему недостает только ног, чтобы в полноте соответствовать званию своему и обязанностям, на нем возлегающим.