который всё расставляет по местам. Настанет неминуемое завершение боевых, и всем, оставшимся в живых, станет очевидным – кому и какой жребий выпал.

Размеренное и неторопливое, утомительное ожидание переходит в поступательное действие.

Колонна ранним утром начала движение с общей короткой команды по связи: «Я – “Гранит”, впе-рёд!»

Первая машина вышла со «стойбища» на основную трассу – дорогу на Кандагар. И размеренно и неторопливо покатила по маршруту. Остальная техника одна за другой непрерывно стартовала со своих мест и тоже выезжала на дорогу, приноравливаясь к темпу движения.

До района боевых действий предстояло двигаться около восьмисот километров, что составляло четыре-пять суточных переходов. Если, конечно, у тебя была такая возможность – продвигаться без всяких нападений, засад и прочих непредвиденных ситуаций, что было практически невероятно. Душманское «сафари» – оно и есть «сафари», и люди и техника в колонне были изуверскими охотничьими трофеями, сулящими душманам огромную прибыль.

Но как ни странно, вместе с началом этого движения у большинства военнослужащих наступала некоторая психологическая разрядка от того, что наступило время хоть какого-то действия, где от тебя теперь уже что-то зависит, а ты сам больше не покорная игрушка в руках судьбы-злодейки.

Поскольку Шаховской стал начальником штаба батальона, одного из нескольких таких же знатных и ценных своим опытом, и он во многом отвечал за организацию участия батальона в операции, то ему доводилось работать на этапе подготовки к выходу значительно больше других, во всяком случае, остальных офицеров штаба. Организационная нагрузка была огромной и, естественно, усталость в нём накапливалась. С началом ритмичного движения колонны офицера стало клонить в сон.

Ранее он уже много раз бывал в разных разведпоисковых операциях, проводимых силами полка, которые проходили в относительной близости от пункта постоянной дислокации: километрах в двадцати – тридцати, реже до сорока.

Он был смел, инициативен, дерзок и удачлив. И своими успехами и эффективными действиями сумел заслужить великолепную репутацию среди солдат и офицеров. До такой степени, что в полку про него и действия его разведки даже слагались забавные байки. А это говорило о нём немало, поскольку стать героем армейского фольклора на войне, среди смертей и постоянного ощущения её присутствия рядом, завоевать подобное уважение у рано повзрослевших и заматеревших мужчин – это дорогого стоит.

Но в таком масштабном событии – операции армейского уровня – ему приходилось участвовать впервые.

Из-за накопившейся усталости, некоторой передышки в нервном напряжении и из-за размеренного движения колонны Алексей на командирском месте попросту задремал. Расслабления добавляло и то, что стартовали в районе пункта постоянной дислокации дивизии, и ещё часов пять-шесть после выезда личному составу можно было чувствовать себя более-менее защищённо. Вертушки, если что, на таком удалении могли со своего аэродрома долететь до них своевременно и помочь – радиус их действия позволял.

В это время вокруг простирался живописный вид горного хребта в лучах восходящего солнца. Но офицера всё это не вдохновляло, хотя он и отдал должное этому мощному пейзажу первобытной природы, и был в душе обрадован таким великолепием. Но усталость вынудила его рационально использовать свободные минуты, и он за короткое время заснул настолько крепко, что, невзирая на шумы двигающейся рядом техники, увидел сон. Причудливый сон…

Во сне перед ним предстала скала, выступающая из горного кряжа и похожая на горбатый шнобель какого-нибудь горного тролля.

Алексей видел её поначалу очень крупно, в деталях, с кустиками и мелкими растениями. Даже с какими-то незнакомыми жуками и ящерицами, которые сновали по поверхности. Острота зрения во сне была настолько сильной, что он замечал даже колонны муравьёв с красноватыми головками и усиками антенн, двигающиеся навстречу друг другу несколько суетливо, но вполне осмысленно, что-то перетаскивая на своих муравьиных спинах.

Но эта скала медленно отдалялась от Алексея, и он увидел, что та высилась над водоёмом, скорее морем. И вода там голубая, прозрачная. Дул легкий бриз, и он заметил, что эта скала находилась в нависающем и неустойчивом состоянии. Создавалось впечатление, что сто́ит её лишь подтолкнуть, и она гулко рухнет с лопающимся взрывным треском и грохотом. Разлетятся брызги и разойдутся волны моря, сметающие всё на своём пути.

Вот под этой скалой, которая, может быть, тысячелетиями находилась в таком положении, в тёплых волнах, в лучах доброго солнца плескался мальчик. Вдруг на воде появилась мелкая рябь, внёсшая ощущение опасности в этот благостный детский беззаботный мирок. Поднялся ветер, и рябь усилилась.

Скала продолжала отдаляться от Шаховского, и ощущение опасности нарастало. Ребёнка заполнило чувство непонятного страха. И он, поддавшись ему, чувству неизвестно откуда возникшей опасности, стал в смятении выгребать из-под тени нависшего козырька скалы, из этой покрытой рябью и вмиг ставшей очень тёмной воды. Он пытался вырваться на светлый и солнечный участок водной глади.

Из шлемофона, свободно находящегося на шее Шаховского, слышалось приглушённое:

– «Кольцо», «Кольцо»*, я – «Иртыш», приём…

И разноголосица ответов:

– Я – «Блесна», на приёме…

– Я – «Родео», слушаю…

– «Иртыш», я – «Комета», прием…

После непродолжительной задержки в ответах в его наушниках раздалось:

– «Кама», я – «Иртыш», приём… «Кама», спишь, что ли?!

Алексей быстро очнулся от сна, резко скинул с себя оцепенение и осознал реальность вокруг. Он сообразил, что это к нему обращается по радио комбат, и ответил:

– Я – «Кама», на приёме…

*«Кольцо» – общая радиокоманда, которая обращена ко всем, кому положено быть постоянно на связи, в так называемом режиме «на дежурном приёме». Любая болтовня на марше до завязки боя была запрещена. Запрос «Кольцо» не требует отзыва, но обязывает быть внимательным к последующей озвученной информации.

– «Кольцо», – продолжает радиообмен комбат, – скоро будем проходить через кишлак. Духи знают, что идём на боевые. Брать любую мелочёвку из рук бача запрещаю!.. Может всякая хрень оказаться.

Шаховской повернулся к солдатам и хотел им продублировать общий смысл, но Женя его опередил – он также находился в шлемофоне, а значит, мог слышать всю информацию и радиообмен:

– Короче, олени, сейчас через кишлак пойдём… из рук бачат ничего не брать! Понятно?!..

Из глубины отозвался чей-то голос без энтузиазма – не столько потому, что им что-то было надо от бачат, сколько из-за того, что Женя обходился с ними, по их мнению, полноценными солдатами, как с несмышлёными детьми:

– Понятно…

По тону ответа было не ясно – на что же солдатики вообще рассчитывали с началом этих боевых, первых для них по личному участию? Что служба по уставу теперь закончилась, и наступил «военно-полевой колхоз»?

Женя продолжил для ясности:

– Было раз: такой же, как вы, особо понятливый, взял у бача часы, напялил