С грехом пополам дотянув до конца учебного года, Морин Килкенни удрала к родителям во Флориду и с месяц предавалась самобичеванию на пляже в Сарасоте. Потом на ее имя пришло письмо, в котором ее подружка по университету сообщала, что выходит замуж и мечтает, чтобы к алтарю ее сопровождала Морин. Подружку звали Миллисент Риджбек, а проживала она в настоящее время, согласно почтовому штемпелю, в Каса дель Соль, штат Техас. При упоминании о Техасе Морин сразу живо представила себе бескрайние просторы прерий, стада... то есть табуны, мустангов, а также некий обобщенный образ смуглого красавца в голубых джинсах и остроносых сапогах, сжимающего в углу невообразимо чувственного рта тлеющую сигару и пристально взирающего на Морин из-под полей потертой ковбойской шляпы. В чертах лица красавца из грез отчетливо проглядывали Гэри Купер, Шон Коннери и Ален Делон, и Морин не сомневалась, что мгновенно узнает ковбоя своей мечты, как только встретит его на самом деле.

Она написала Миллисент, что непременно приедет, и вместо самобичевания занялась верховой ездой. К концу второй недели обучения у нее страшно болели ноги и то, к чему ноги прикрепляются, однако лошади перестали ей внушать суеверный ужас, да и в седло залезать она научилась без помощи тренера. Техас, я уже иду к тебе!

В следующем письме Миллисент прислала свой подробный адрес, а также любезное приглашение пожить у нее до свадьбы. Морин собрала вещи – и села в самолет, перенесший ее в город Хьюстон, где, как известно, живут самые умные люди Америки, которым почему-либо не досталось место в Силиконовой Долине.

Хьюстон ее разочаровал. Все умные люди, видимо, совершенствовали и оттачивали свой ум где-то в кулуарах, потому что на улицах Морин попадались только толстые тетки в шортах и футболках, а также довольно неприятные на вид подростки. Не сразу, но она сообразила, что на дворе летние каникулы, и потому неприятным на вид подросткам просто некуда деться.

В Хьюстоне она провела полдня и ночь, а утром приехала на автовокзал и принялась искать свой автобус. Вокруг стояли разнокалиберные красавцы, оснащенные кондиционерами и мини-барами, однако Морин, следуя указаниям диспетчера, миновала все это великолепие – и оказалась перед помятым и грязным чудовищем, чей внешний вид недвусмысленно говорил: Вторую мировую войну я пережил, теперь могу ездить, как хочу. Автобус «Хьюстон – Сакраменто – Каса дель Соль» обладал яркой и неповторимой индивидуальностью, и очень быстро Морин Килкенни почувствовала ее неординарность на себе.

На федеральном шоссе автобус трясся и раскачивался так, что у Морин заболела голова, а в сердце закрался страх – что же будет с колесами, когда они съедут на менее комфортабельное местное шоссе? Как ни странно, на неровной, с выбоинами дороге местного значения автобус явно почувствовал себя лучше, но ненадолго, потому что вскоре потек бензопровод. Раскаленное нутро автобуса заполнилось удушливой вонью бензина, и вот тут-то Морин и вспомнила, как выглядят предсмертные муки.

Пассажиры в основном возвращались домой, к автобусу, видимо, привыкли, и только наличие одной беременной женщины спасло Морин, так как водитель смилостивился и сделал остановку. Прямо посреди степи. Не только туалета, но и вообще хоть чего-нибудь, возвышающегося над землей, здесь не было, так что Морин в растерянности оглядывалась по сторонам. Остальные дамы оказались более сообразительными и скрылись за автобусом. Морин так и не решилась влиться в их дружный коллектив и побрела было к дверям, но тут выяснилось, что противоположную сторону автобуса заняли мужчины. Красная и смущенная, Морин почти бегом вернулась на дамскую сторону, а через пару минут водитель уже сигналил общий сбор.

Предложенное усатым бандитом средство от тошноты оказалось прекрасным и щадящим снотворным, до Сакраменто Морин спала, как ангел, а вот момент пробуждения оказался не столь приятным. Впрочем, она почти обо всем позабыла, едва выйдя из автобуса.

Городок Сакраменто казался забытой в прерии голливудской декорацией к фильму о ковбоях. Деревянные дома, старомодные вывески на немногочисленных лавках и магазинчиках, старинная конская перевязь напротив настоящего салуна. Цветы в глиняных горшках, преимущественно герань всех оттенков красного цвета. Поголовно все мужское население – в джинсах, шляпах и клетчатых рубахах, у многих на поясе если и не само оружие, то патронташи и кобуры. Много лошадей... Морин стояла и озиралась с глупой улыбкой. Это выглядело настолько неправдоподобно, что наверняка соответствовало действительности. Где-то есть сотовые телефоны и космические корабли, самолеты и скоростные поезда, но Сакраменто мог рассчитывать в крайнем случае на один из первых паровозов братьев Райт. При условии, если бы здесь была железная дорога.

Стоянку объявили получасовую. Половина пассажиров забрала багаж и отбыла по домам, их место заняли другие, не менее колоритные личности. В автобус загрузили несколько клеток с истерично кудахчущими курами, двух поросят в собачьих намордниках, огромный горшок с настоящей пальмой-монстерой и, после долгих препирательств с водителем, настоящий же мотоцикл. Морин сбежала от всего этого шума и гвалта, отправившись побродить по сказочному городку.

На центральной площади кипела ярмарка, и в течение первых же пятнадцати минут Морин, поддавшись общей покупательской лихорадке, стала обладательницей: ковбойской шляпы, метелки из петушиных перьев для обмахивания пыли, чудодейственной мази на нутряном сале для смазывания кожаной обуви и придания ей полной герметичности, трех упаковок домашних леденцов («Тетушка Рольсен – Мильен Удовольствий!»), рюкзака с изображением Баффало Билла и дюжины «настоящих ковбойских носовых платков». Насчет последнего у Морин появились кое-какие сомнения, но остановиться она уже не могла. Дело в том, что абсолютное большинство ковбоев, встреченных ею на центральной площади, прекрасно обходились без платков, ограничиваясь помощью собственных пальцев...

Едва не опоздав на автобус, девушка влетела и почти упала на свое место. Усатый попутчик пришел еще на пару минут позже, жизнерадостно сообщил Морин, что она уже не такая зеленая, как давеча, и дал подержать корзинку с крышкой, в которой что-то истошно пищало. Морин не выдержала и заглянула сквозь прутья. В корзинке копошились крохотные желтые цыплята, штук пятнадцать, не меньше.

Попутчик плюхнулся наконец на место, взял у Морин свою корзину и на всякий случай представился еще раз:

– Уолли Дженкинс, к вашим услугам.

– Мо... Мисс Килкенни. Морин Килкенни.

– Учителка?

– Откуда вы...

– Не обижайтесь, мисс, но у вас это на лбу, я извиняюсь, написано. Вы к нам работать? Хотя, что это я. На отдых к нам никто не приезжает.

– Не угадали, мистер Дженкинс. Я еду на свадьбу к подруге.

– Кто же она?

– Миллисент Риджбек.

– К Милли?! Эй, Сью, Родж, Хал! Гляньте, это Морин! Она едет на свадьбу к нашей Милли!

Тут почти весь автобус проявил такую бурю восторга, что Морин ошарашенно подумала: либо Милли совершила для своего городка нечто героическое и достойное всенародного поклонения, либо в больших городах люди отвыкли от проявления искренних чувств.