— Договаривай, — потребовал Дронго.

— Если они купили Гейтлера, то почему не могли нанять ещеодного очень умного и знающего эксперта? — нанес свой самый жестокий ударгенерал. — Извини, что я вынужден так говорить.

— Ничего, ничего. Я уже привык к вашим оскорблениям. Правда,мне казалось, что ты все правильно понимаешь.

— Я передал тебе вывод наших аналитиков. Кроме тебя, никтоне знал о нашей операции. Может, ты случайно кому-то проговорился?

— Ты повторяешься, — заметил Дронго. — Сначала былатрагедия, а сейчас — фарс. Неужели ты действительно считаешь, что они моглименя купить? Интересно, за какие деньги? И я провел такую хитроумную операцию,не понимая, что стану главным подозреваемым?

— Не считаю, — ответил Машков, — поэтому приехал к тебе.Завтра у нас будет сеанс допроса. Ты должен присутствовать.

— Кого будут допрашивать?

— Тебя.

— Примените ко мне ваши методы?

— Да.

— Я могу отказаться?

— Нет.

— Я буду помнить об этом допросе?

— Думаю, да. Мы не применим лишних психотропных средств. Намважно выявить степень твоей невиновности.

— Или виновности, — добавил Дронго. — Будете меня потрошить,как рыбу, выжимая все сведения из моего мозга.

— Это единственный выход. И для тебя. И для нас.

— Надеюсь, вы не испортите мне голову? Это мое единственноебогатство.

— Не беспокойся. Постараемся не испортить.

— А Гейтлер?

— Он исчез. Мы не можем понять как, но он почувствовал, чтомы вышли на них, и исчез.

— Такая гениальная интуиция? — Дронго покачал головой. — Тутскорее другое. Он просто просчитал ваши действия. Сначала осечка с этимполяком, которого вы сняли с рейса. Неожиданный приступ. Он действительно болендиабетом?

— Да. Уже много лет. И говорил об этом Дзевоньскому. Мыдействовали правильно…

— А потом вместо Гельвана разговаривал ваш сотрудник.

— Там все было безупречно. Он говорил голосом Гельвана.

— Но сообщил, что попал в аварию и приедет с некоторымопозданием. Мне еще тогда не понравилась ваша версия. Подряд два чрезвычайныхпроисшествия. Гейтлер в это не поверил и правильно сделал. Один сбой можетсчитаться случайностью, но два сбоя — это уже подозрительная закономерность.Потому он и исчез.

— Нам от этого не легче. Все равно нужно его искать.

— И не только его, — задумчиво произнес Дронго.

— Что ты хочешь сказать?

— Если завтра выяснится, что я не причастен к нападению набрюссельский офис, что тогда вы будете делать? Ведь нужно найти причины,объясняющие провал в Брюсселе. Как тогда вы себя поведете? Начнете проверкувсех членов вашей комиссии?

— Это невозможно, — сразу отрезал Машков. — В комиссиидевять человек. Три генерала, пять полковников и подполковник. Девять высших истарших офицеров наших спецслужб. Никто не возьмет на себя такуюответственность — разрешить допрос этих людей. У каждого ведомства свои секреты,свои тайны. Это невозможно.

— Значит, их нельзя, а меня можно? Сволочи, — добродушнозаметил Дронго. — Вот поэтому я и не работаю на государственные службы. Мерацинизма просто зашкаливает.

— Возможно, — согласился Машков, — мы все не ангелы. Но намнужно понять, что происходит.

— Тогда я тебе скажу, что происходит. Скинем десятьпроцентов на то, что произошла трагическая случайность. Еще десять на высокийпрофессионализм Гейтлера. На то, что он действительно сумел все просчитать ипредупредил о неизбежном провале. Возможно. Но восемьдесят процентов за то, чтов вашей комиссии завелся «крот». Восемьдесят, Виктор, и я думаю, что эта мояверсия наиболее правильная.

— Только не вспоминай об этом завтра, — попросил Машков, —тогда мы не сможем нормально работать. Если завтра все пройдет нормально, ядобьюсь, чтобы тебя официально включили в нашу группу. И мы начнем поискиисчезнувшего Гельмута Гейтлера.

— Ты полагаешь, что после завтрашнего допроса я захочу свами работать?

Машков не ответил. Потом вдруг усмехнулся.

— Чему ты улыбаешься? — поинтересовался Дронго.

— Сегодня утром я спросил Дзевоньского, мог ли генералГейтлер просто сбежать? Забрать уже полученные деньги и сбежать. Дзевоньскийтвердо ответил, что он так не поступит. У него, видите ли, есть свояпрофессиональная гордость. Вот и ты такой же. У тебя тоже есть профессиональнаягордость. Ты захочешь найти Гейтлера и вычислить возможного «крота».

— Подлизываешься?

— Еще как! Может, поедем куда-нибудь ужинать? Моя машинаждет внизу.

— Сначала наговорил кучу гадостей, сделал из меня подонка,предложил пройти тест на верность, а теперь приглашаешь на ужин?

— Я думал, ты поймешь…

— Не хочу понимать. Убирайся отсюда, — Дронго неожиданноулыбнулся, — но не очень быстро. Чтобы я успел переодеться и поехать с тобой.Только учти: если завтра вы перепутаете дозы и сделаете меня идиотом, то всюоставшуюся жизнь я буду сидеть на твоей шее. Специально оговорю это в моемзавещании.

Темно-синяя громада седьмой серии «БМВ» затормозила рядом скафе. Из автомобиля вышли двое. Первый — водитель — был молодым человеком, летдвадцати пяти, одетым в светлые брюки, красный джемпер с характернымкрокодильчиком на груди и легкую светлую куртку. В начале марта в Марбелье былооколо двадцати градусов, но иногда становилось прохладно, температураопускалась до шестнадцати-семнадцати градусов. Второй мужчина был гораздо старше— лет под пятьдесят. Он был одет в светло-серые брюки и черную водолазку. Глядяна него, было трудно определить, каким количеством денег он обладает. Однаковнимательный наблюдатель оценил бы его обувь, сшитую на заказ в Милане, брюкииз английского «Харродса», водолазку из кашемира и, наконец, часы, стоимостькоторых превышала сорок тысяч долларов. Выйдя из машины, этот человек сразу женаправился в кафе, где его уже ждали.

Ожидающий сидел за небольшим столиком на веранде, глядя наприближающегося к нему бизнесмена. Об этой встрече они условились заранее. Вначале марта в придорожных кафе всемирно известного испанского курорта Марбельяобычно мало посетителей. Кроме одиноко сидевшего за столом Андрея Михайловича,на веранде больше никого не было. А в зале сидели только двое его помощников,но о том, кто они такие, никто не знал. Они обеспечивали страховку этойвстречи.