Но даже если бы у меня и был такой знакомый, все равно я совсем не походил на кандидата, годного для полета на орбиту. Я никогда не летал на самолете. Возможно, я сотворил из астронавтов кумиров отчасти именно потому, что они были такими, каким не был я. Они были бесстрашными искателями приключений, а я — неуклюжим ребенком. К тому времени, когда я перешел в среднюю школу, у меня испортилось зрение. Я был таким высоким и худым, что мог производить на себе научные эксперименты: если кому-то хотелось узнать, как расположены кости человеческого тела, мне достаточно было снять рубашку и продемонстрировать.

Астронавты, возвращаясь из космоса, оказывались в воде, а я ненавидел воду. Я толком не умел плавать. Поскольку в моем теле совсем не было жира, каждый раз, когда родители брали нас на пляж или в местный бассейн, купание больше напоминало мне ледяную ванну. Еще я боялся высоты. И до сих пор боюсь. Перевеситься через перила, стоя на балконе на четвертом или пятом этаже? Нетушки, спасибо! Я не любил и американские горки. Они меня пугали. Висеть вниз головой? От этого тошнит. Да и кому надо это делать? Ребенком я вовсе не искал острых ощущений.

Я фантазировал, как полечу на Луну, но это была только игра воображения. Сама мысль о том, чтобы действительно вступить в НАСА и отправиться в космос, была настолько неправдоподобной и далекой от моей жизни, что мне трудно было поддерживать свой интерес к ней. Никто из моих друзей этим не интересовался, а мне хотелось проводить время с друзьями. Если они о чем и беспокоились, так это о бейсболе. В те времена во Франклин-Сквер были две бейсбольные лиги, куда можно было вступить: Малая лига, членство в которой стоило $15, и Полицейский клуб мальчиков, который стоил $5. В Малой лиге носили приятную на ощупь форму и играли на хорошем поле. В Полицейском клубе мальчиков выдавали футболку и отправляли играть на поле, где были одни сорняки и грязь.

Ребята с деньгами играли в Малой лиге, мы с друзьями — в Полицейском клубе мальчиков. Вскоре я нырнул в бейсбол глубже, чем в изучение космоса. Я все время бросал мяч.

Если мне не с кем было играть, я бросал его в столб и мог заниматься этим часами, представляя себя питчером в большой игре. Луна была в 380 000 км от Земли, но до стадиона Шей[8] было всего 20 минут пути по Лонг-Айлендской магистрали. Мы с отцом побывали на множестве игр, чаще всего — вместе с дядей Ромео и кузеном Полом.

С возрастом фантазии о том, чтобы стать астронавтом, прошли. Они горели ярко, но постепенно погасли, как это часто бывает с детскими мечтами. Так произошло со всей страной. Программа «Аполлон» была прекращена в 1972 г. К тому времени весь азарт космической гонки иссяк. Америка победила, и люди двинулись дальше. Двигался вперед и я. Книги по астрономии вернулись в библиотеку, мой астронавт Снупи переселился на полку, и к пятому классу я почти забыл о космосе. Для такого ребенка, как я, живущего там, где я жил, в такой семье, как моя, сказать: «Когда я вырасту, я хочу быть астронавтом» было то же самое, что сказать: «Когда вырасту, я хочу быть Человеком-пауком».

Как, черт возьми, это можно сделать?

В последний год в старшей школе я подал заявление о приеме в инженерную школу Колумбийского университета, расположенного в Верхнем Вест-Сайде, на Манхэттене. В ноябре я отправился в университет на интервью и, как только приехал, почувствовал, что начинаю понимать, что такое колледж. До этого я думал, что колледж — это такая часть жизни, которая необходима людям, чтобы получить работу. Но, придя в университетский городок в тот прекрасный осенний день, увидев студентов, слоняющихся вокруг без дела или спешащих на занятия, постояв между главным административным зданием и библиотекой Батлера, которые выглядели так, словно сошли со страниц книг о Древнем Риме, я сделал открытие: в колледже люди учатся. Здесь ты становишься кем-то. Раньше у меня никогда не было такого чувства.

Честно говоря, я не знал, стоит ли мне претендовать на школы Лиги плюща[9], такие как Колумбийский университет. Я никогда не был самым умным ребенком в классе. Я был хорошим учеником, но никак не гениальным. Мне нравились различные науки, особенно математика. Я занимался спортом, но выдающимся спортсменом не был. Моим самым большим талантом было умение общаться с людьми. Я не был среди популярных ребят, но мог поладить с кем угодно. Я был неплохим спортсменом и мог зависать со спортсменами и чирлидерами. Я играл на трубе в оркестре, поэтому знал всех ребят оттуда. Я учился в классе с углубленным изучением математики, поэтому мог проводить ланч с самыми умными детьми в школе. Я входил во множество групп, у меня была куча друзей, и я знал, как ужиться со всеми.

Мне всегда было любопытно, как живут другие люди. Я считал их интересными. Я знакомился с людьми и хотел, чтобы они рассказывали о себе, и это им нравилось. А тот факт, что я мог проводить время с самыми разными людьми, сделал меня очень разносторонним человеком. Я не был самым умным или самым спортивным, я был разносторонней личностью. Именно мой талант ладить с разными людьми заставил меня дерзнуть и подать заявление в такой колледж. На встрече родителей с учителями мистер Стерн, учитель социальных наук в 11-м классе, сказал моим родителям: «Майку стоит подать заявление в школу Лиги плюща. Думаю, у него получится». Вернувшись домой, они рассказали мне о словах учителя, и тогда я впервые подумал о Колумбийском университете. Я подал заявление о приеме, но не рассчитывал, что поступлю. Еще я подал заявления в пару колледжей на Лонг-Айленде и был убежден, что ими-то все и кончится. Несколько месяцев спустя в один прекрасный день я был дома и сидел в туалете, когда мама постучала в дверь: «Тебе пришло письмо из Колумбии». Она просунула конверт под дверь, и я вскрыл его. Прочтя слово «Поздравляем!», я завопил. Осенью мне предстояло отправиться в Колумбию!

Колумбийский университет открыл для меня новый мир. Я был всего в нескольких километрах от дома, но чувствовал себя так, будто прилетел на Марс. Здесь были студенты из разных стран, из самых разных частных школ. Даже Барак Обама жил в университетском городке одновременно со мной. (К сожалению, я никогда с ним не встречался, хотя могу представить себе, что, если бы у меня в приятелях был будущий президент США, это дало бы мне некоторые преимущества.) Но каким бы потрясающим ни был новый мир, я не воспользовался им так, как следовало. Какой бы потенциал ни разглядел во мне мистер Стерн, я его в себе не находил. Я не извлекал пользы из того, что мне предлагали. Летом после первого курса, когда другие ребята проходили практику или уехали на учебу за границу, я захотел вернуться домой. Я переехал к родителям и стал работать разнорабочим в Рат Парке во Франклин-Сквер, где мы детьми играли в мяч. Я собирал мусор, косил траву, мыл туалеты.

Перемены не были для меня легкими. Я любил свой родной городок и чувствовал себя в нем уютно. Мне трудно было из него уехать, а в глубине души я знал, что успех в Колумбии будет связан с тем, что мне придется покинуть Франклин-Сквер навсегда. Если бы я стал отличником в колледже Лиги плюща, это вывело бы меня на новую дорогу. Я боялся, что одновременно это оторвет меня от городка и моих друзей, хочу я этого или нет.