Нет, не буду наверное…

Правда, чтобы завернуть мою дивную реальность во внятные объяснения мне приходится подумать. Глаза соскальзывают, с лица Макса, чтобы не было так стыдно, фокусируются на…

Твою мать!

Сам не знаю, почему, но я инстинктивно пригибаюсь, чтобы не попасться на глаза вперевалочку шагающему с дальнего края парковки мужику.

Слава богу, Макс понимает, что это “жжж” – не спроста и не спрашивает меня, чем это я обкурился, что решил с утра пораньше у отделения полиции в прятки поиграть. Просто чуть разворачивается, склоняясь поближе к бокому зеркалу машины, поправляя её.

– Бритый? – спрашивает вполголоса.

Я киваю. Провожаю взглядом мужика – он кстати вообще не смотрит по сторонам, просто прямой наводкой шурует к дверям отделения и нетерпеливым пинком их перед собой открывает.

Интересно…

Что здесь забыл бывший работодатель моей Холеры? Как его вообще в Питер занесло? Или у него не один стрип-клуб, а сеть на всю страну сразу?

– Ты уверен?

– А ты давно считаешь меня старым маразматиком?

– Ну-у-у, как тебе сказать…

У Вознесенского, наблюдающего за мной, такая снисходительно-насмешливая рожа, что ясно – давно. Чуть ли не с самого первого эпизода когда два не самых трезвых придурка зацепились в клубе за одну симпатичную задницу, подрались из-за неё, а потом полюбовались, как задница чешет в сторону лакированного джипа с каким-то мужиком, больше похожим на колобка.

Вот видимо под текилу, что мы с ним тогда распивали, эта сво… мой будущий лучший друг и выписал мне сей диагноз. Или уже позже, когда я пол им на татами в спортклубе протирал?

Вознесенский конечно не конкретезирует.

И дал бы я ему по морде, да вот беда – моногамия, вскрывшаяся в моем организме три года назад, этому увы препятствует. Если хотеть – то только Холеру, если давать по морде – то только её женишку.

– Твою мать! – когда упомянутый мордатый бритый хрен выходит из здания в компании уже знакомого мне слащавого мажорика, я уже нахожусь в машине и лихорадочно ныряю за спинку пассажирского сиденья. Потому что если хрен чесал через парковку с целеустремленностью нацеленного танка, то Катеринин жених останавливается на верхней ступеньке высокой лестницы, и оглядывается по сторонам.

– У вас встреча старых друзей, я так понимаю, – насмешливо комментирует Макс.

В отличии от меня ему прятаться вообще не надо, его не знает, ни первый, ни второй. Можно усесться на водительское сиденье, уткнуться в вынутую из бардачка книжку – о боги, Холерину книжку, разумеется, и притвориться увлеченным чтением ждуном кого-то из гостей или работниц полицейского отделения.

– Не сказал бы, что хоть кто-то из этих двоих может назвать меня своим другом, – задумчиво тяну я, наблюдая как неспешным шагом Кирилл Лисицын и Марк Яровский валят в сторону брошенной на краю парковки тонированной тачки, – последний раз когда я виделся с бритым – я ему об спину стул сломал. А в предпоследний – меня в его клубе чуть на шашлык не нашинковали.

– Я так понимаю, в последний раз тебя простили из-за раза предпоследнего? – задумчиво интересуется Макс. Он кажется увлеченным чтением, но тем не менее оказывается – украдкой разглядывает уходящих от нас. И ему тоже очевидно, что «бритый» отнюдь не разгрузкой угля по ночам зарабатывает.

Не особенно люблю вспоминать тот вечер. Когда один единственный раз явился на место бывшей работы Холеры, чтобы выяснить какая мразь слила то видео, и сколько именно у неё лишних ног.

Стоит ли уточнять, что информировать меня по доброте душевной никто не стал?

Да и не по доброте не стали, только вышибли прервав такой душевный мордобой. Но в общем и целом, Макс был прав.

Мне и вправду простили тот дебош за ту, подставу от бывшего работника Яровского. Хотя позже, когда схлынула ярость и адреналин, я и прикинул, что все-таки переборщил, и висел на волоске. Это в драке один на один у меня были все шансы. А тогда на ор бармена в зал прилетело аж шестеро охранников. И перспективы остаться со всеми отбитыми внутренними органами разом были нешуточные.

Вот только скажем честно – таже господину Веригину, из принципа давшему взятку за шкуру бесящего меня мажора, я бы удивился меньше чем владельцу клуба, в котором раньше танцевала Катерина.

И то, что он так просто подскочил на помощь, явился всего на час позже подорвавшегося ко мне Макса, вызволил слащавого щенка из обезьянника… Определенно, его и мажорика что-то связывает.

Интересно, обрадуется ли этому факту Катерина? Или все-таки не очень?

– Думаешь, она будет тебя слушать? – скептично спрашивает Макс, милостиво согласившись подбросить меня до дома, – ты вроде говорил, что в опальном списке. Не то что до тела, до дочери не допускаешься.

Скепсис в голосе друга слышен без особого напряжения. Он изначально предлагал разрешить мои «семейные нестыковки» с Катей сразу в суде, это мол только подкинет нам причин для того, чтоб встречаться почаще. И не очень одобрил, что я решил поискать точки зацепления без «законных оснований».

– Не будет, но выслушает, – откликаюсь скептично, припоминая, как мы с Катериной все это время общались. В общем-то лучше всего этому процессу подходит термин «собачились». Даже соглашаясь в мелочах, все равно все делали по-своему. И все-таки… Нужно найти какие-то аргументы, чтобы до неё дошло, что её жених – очень сомнительный типчик.

Сказать легко, а вот когда дело доходит до «сделать» – я осознаю, что куда-то растерял слова, уже на подступах… Тьфу ты, на придомовой парковке.

– Не ходи со мной, – устало прошу Макса, задирая голову в бессильной попытке разглядеть снизу окна Катиной квартиры.

– Уверен? Могу для разнообразия поработать свидетелем.

– А толку? Ты ведь не знал Яровского.

Макс отрицательно качает головой. Не знал. И как он может подтвердить, что действительно видел Лисицына в компании бывшего босса Катерины, если раньше в глаза его не видел?

– Да и в принципе ты друг, лицо заинтересованное, – заканчиваю я, – ты можешь сказать что угодно, что я попрошу подтвердить. Надо обойтись как-то без тебя.

Вот бы еще придумать как…

Увы, но ни в лифте, ни у самой Катерининой двери нужных слов никак не находится.

И когда с той стороны двери лязгает замок и сама Катя встает на пороге квартиры, глядя на меня со смесью удивления и разочарования, приходится прибегать к банальностям.

– Привет.

Улыбка, которая выскребается из меня наружу – она кривая, косая, почти дебильная.

Катя молча стискивает губы, явно раздумывая удостаивать ли меня ответом. А вот кое-кто другой не раздумывает вовсе!

– Папа! – Антошка вскрикивает радостно, ликующе почти, ужом ввинчивается между Катей и дверью, протискивается ко мне, обхватывает за поясницу, – вернулся!