class="p1">В этом замке Мюрсе, затаившемся в зарослях тростника в нижней части севрской долины, защищенном башнями и крепостными стенами с водяным рвом, д’Обинье чувствует себя в безопасности. Его дети, Луиза Артемиза, Констан и Мария, растут счастливо. Сюзанна де Лезе, высокородная дама де Мюрсе, его супруга на протяжении десяти лет, опасается за жизнь мужа; несколько недель назад у нее на глазах во двор замка вошла процессия из мулов и ослов, на одном был шлем и доспехи д’Обинье, его шпага и пояс, — она тут же вообразила, что он мертв, — но нет, любитель шуток просто предупреждал жену о своем скором прибытии, чтобы, дескать, та не слишком расчувствовалась при встрече. Д’Обинье любит откладывать оружие в сторону не меньше, чем хвататься за него, — ему знакомы кони, ночь, пустыня, меч, ему знакомы также копье, бумага и перо. За долгие месяцы отдыха, пока тонкий ледок схватывает гладь воды, куда смотрятся облетевшие ясени, он пишет стихи — то грустные и яростные, то забавные и ироничные. Он хочет быть свидетелем эпохи — жестоких времен, измен и резни, попыток замирения, всегда обреченных на провал, как человек обречен на страдания. У него уже есть простое название для этих длинных периодов, нескончаемых инвектив, обличающих злую Судьбу; он назовет их «Трагические поэмы». Сейчас, в 1588 году, он откладывает прибытие в Мюрсе; в конце декабря он вместе с Генрихом Наваррским в Сен-Жан-д’Анжели, где они узнают о том, что в замке Блуа убили герцога де Гиза; и наверняка пьют за смерть главаря Лиги. Вечером 27 декабря у д’Обинье назначена встреча с его другом Сен-Желе чуть севернее, в деревне на окраине леса Шизе с названием Сент-Бландин, тот должен помочь с атакой на Ниор, вотчину лигистов к югу от Пуату, удерживаемый генерал-лейтенантом Лораном и особенно Маликорном, губернатором Пуату. С этой целью они собрали несколько сотен солдат с арбалетами, аркебузами, артиллерией и даже пороховыми мортирами для подрыва городских ворот, осадные лестницы для преодоления валов и много артиллерии: не менее пяти пушек и кулев-рин. Ночь морозна и безлунна. На крепостных стенах Ниора часовые укрываются больше от ледяного ветра, чем от возможных нападений гугенотов — они думают, что протестантские войска сейчас идут на Коньяк. Укрепления внушительны: стены десятиметровой высоты, более двадцати башен, замок с двойной линией фортификаций, защищенный с запада редутом, выходящим на речную пристань, полную лодок и барж. Но протестанты знают, какие двери защищены лучше всего.

Первые лестницы устанавливаются в тишине на дне рва севернее бойницы, сторожащей эширез-ские ворота, перед башней Суше. На другой стороне города подрывники устанавливают мортиры, собираясь атаковать ворота Рибреза. Начинается штурм крепостных стен — гугенотам удается легко вскарабкаться на гребень, они перерезают горло часовому, прежде чем тот успевает забить тревогу, и спускаются группой в город, чтобы открыть ворота Эшире. Завязывается стычка, д’Обинье и Вальер убивают нескольких наемников-албанцев, составляющих охрану. Раздается сигнал тревоги, войскам приказывают бежать на север города, чтобы выручить отрезанных солдат. В это время, заслышав тревожный набат, Луи де Сен-Желе и вторая группа штурмующих под предводительством Жана д’Арамбюра поджигают заряды, заложенные у рибрезских ворот на противоположной стороне города, и врываются на улицы, которые сходятся к рыночной площади. Их никто не ожидал; очень быстро католические войска и албанские наемники смяты и обойдены так далеко, что не решаются даже укрыться за стенами замка — отчасти, видимо, из страха перед мощной артиллерией Сен-Желе. В суматохе посреди Рыночной площади, где защитники возвели баррикаду, залп аркебуз встречает солдат, ведомых д’Обинье, — падает смертельно раненный Вальер; раздается ответный залп, вперед летит дождь из свинца и арбалетных стрел, слышны крики врагов, — о горе, их голоса знакомы, это группа Арамбюра, он уже потерял глаз. Гугеноты сами стали причиной собственных потерь… И все равно сумели нанести серьезное поражение папистам, укрывшимся в замке, который Сен-Желе осаждает, устанавливая вокруг свои орудия и городскую артиллерию, которую паписты не успели закатить внутрь крепостных стен. Уже почти пять утра. Вести переговоры с губернатором Пуату поручено д’Обинье. Город сдастся лично Наваррцу, который прибудет из Сен-Жан-д’Анжели утром, а Жан де Шуре, сеньор Маликорна, будет препровожден с женой и поклажей до Партене. Тем временем Сен-Желе отложил на несколько часов разграбление города. Наверное, чтобы позволить укрыться всем, кто сможет, или потому, что уже слишком темно и холодно, чтобы вообще что-либо красть, — но все равно разгром учинен жестокий. Священникам вспарывают живот, кишками для потехи обматывают им шеи; церковные статуи бьют, канделябры прихватывают с собой; состоятельных горожан мучают, вымогая деньги, награждая себя таким образом за труд и боль; ибо таков закон войны: проигравший платит; и труп Лорана, погибшего в бою, кладут на тот же висельный помост, где болтается Жамар — по слухам, самый богатый из горожан.

Длиннолицые могильщики уносят Вильпьона де Вальера и многих других, гугенотов и католиков, нововерцев и папистов; одних рубят на куски, обжигают известью и швыряют в реку; другие отправятся на кладбища, и пока тела гниют, души перевоплощаются снова; Вальер при этом становится вороном, который будет каркать на башнях и крепостных стенах Майлезе во времена, когда д’Обинье, а затем его сын Констан будут там губернаторами, ворон проживет тридцать лет, не раз поживится человечиной, прежде чем умрет в свой черед и возродится (пока его труп обгладывает красивая рыжая лиса) в теле капитанской собаки, одной из собак Франсуа де Ларошфуко, красивой гончей с серой шерстью, которая вместе с хозяином примет участие в осаде Ла-Рошеля, а затем воплотится в теле чайки, которая двадцать два года будет провожать суда от Цепной Башни до канала между островами; потом в нескольких моряков, один из которых станет крупным работорговцем, умрет на острове Бурбон и перевоплотится в пекаря из Сент-Эрмина, обосновавшегося в Мозе-сюр-ле-Миньон, который под конец сделается преступником и умрет на Рошфорской каторге 27 февраля 1808 года в возрасте сорока шести лет, не увидев своего сына Рене, — ставшего первым из европейцев, кто попал в Тимбукту и вернулся оттуда живым, а сам Рене Кайе, умерев, окажется тихой и решительной шуанкой, вышедшей замуж за мелкопоместного бретонского дворянина, чей крохотный надел не оттяпали ни Революция, ни Империя; зга набожнейшая католичка умрет мучительной смертью в 1878 году — у фиакра соскочит с оси колесо, и пара взбесившихся лошадей придавит ее к собственным воротам; и тогда она отправится в промежуток Становления, а после будет снова зачата девочкой в семье бедных, вечно голодных пастухов где-то возле Фонтене-ле-Конт, где скончается от неизвестной лихорадки в возрасте трех