Книпович достаточно активно передвигалась не только по губернии, но и за ее пределами. Она ездила в Баку к местным эсдекам, в Самару и даже в Уфу, где встречалась с Крупской. Полиция об этих поездках не знала. Один из ссыльных – Сергей Вржосек – служил юристом в пароходной компании «Восточное общество» и мог организовать для Книпович директорскую каюту. Официально каюта запрашивалась на жену Вржосека, которая просто брала дорогу компаньонку, то есть Книпович.

На квартире у Книпович (дом Буткова, Криуши) проходят встречи ленинцев, а одной из точек, в которую приходит «Искра», становится Петровский музей.[316] «Помню как у Книпович собирались рабочие, читали только что вышедшую книгу Ленина «Развитие капитализма в России» и спорили о судьбах деревни», – вспоминала Катанская, одна из ссыльных.[317]

В 1902 году Книпович покинула Астрахань. Вместо себя она рекомендовала в качестве агента «Искры» Дубровинского. «Это очень смелый и энергичный человек», – писала Книпович о нем Крупской.[318]

Иосиф Дубровинский (1877) включился в социалистические группы еще будучи учеником реального училища. В 20 лет он переезжает в Москву, вступает здесь в знаменитый «Рабочий союз», подвергается аресту, и после года тюремного заключения в июне 1902 года прибывает в Астрахань. Книпович и раньше слышала о нем много хорошего, и не была разочарована.

«Дубровинский согласен ехать куда потребуется, – пишет Книпович Крупской, – Натура, по-моему, именно боевая, но вдумчивость вообще очень присуща ему. Здесь он в последнее время поставил очень хорошо дело организации рабочих кружков – вообще очень дельный и надежный, и будет отныне посылать отсюда корреспонденцию».[319]

В советской литературе число астраханских социал-демократов по состоянию на 1903 год оценивалось в 80-100 человек, но эту цифру надо считать весьма условной. Работа шла в подполье, без формальных членских корочек и скорее надо говорить о числе вовлеченных в системную агитацию.

Положение рабочего класса

Развитого производства в губернии не было. К 1906 году весь промышленный рабочий класс Астрахани насчитывал 4200 человек, занятых на 125 фабриках и заводах. Половина из них работала в транспортной и логистической фирме «Кавказ и Меркурий» (1310 человек) и на механических лесопильных заводах (1236 человек). Остальные предприятия были микроскопическими. Скажем, в городе было 14 жестяных мастерских, в которых работало в общей сложности 50–60 человек.

Большинство наемных работников трудились сдельщиками, не имея твердой занятости. По оценкам администрации, в городе насчитывалось 474 плотника, 517 конопатчиков, 2600 таскалей (грузчиков), а всего около 12000 мастеровых и рабочих. [320]

Абсолютное большинство ловцов, работавших на Каспии, были иногородними. Их присутствие сильно влияло на рынок. Летом торговля и сфера услуг в Астрахани оживала, но зато на зиму закрывались даже некоторые пекарни: так глубоко отражалось на деловой активности трудовая миграция.[321] Число сезонных рабочих, в первую очередь ловцов, достигало ста тысяч человек. Для понимания, население Астрахани к началу мировой войны достигло 150 тысяч постоянных жителей.

Рабочий день превышал половину суток. В 1905 году комиссия городской Управы по нормировке рабочего времени считала обычный торговый день в 12 часов зимой и 13 часов летом. Формально в него включался обеденный перерыв, но работнику запрещалось покидать рабочее место, так что фактически ни о каком перерыве речи не шло.[322]

В июле 1907 года, то есть уже после Октябрьского манифеста и некоторой либерализации, от сдельщиков в Астрахани требовали работать по 16–20 часов! Ссылались при этом предприниматели, как и сегодня, на интересы самих работников: «депутат Егоров заявил, что он сам вышел из рабочей среды и стоит за свободу труда, и если сдельный рабочий хочет работать больше, то никто ему в том препятствовать не может».[323]

В том же 1907 году союз приказчиков отмечал: «служащие рыбных лавок работают нередко до утра без передышки, поэтому нужно установить 8-часовой рабочий день вместо 14-часового, как мы работаем в обыкновенное время».[324]

Понятно, что суббота была рабочим днем, рабочими были и многие дни религиозных праздников.

Ни о каком рабочем представительстве не было и речи. Правда, в 1903 году под давлением выступлений рабочих промышленных центров царем был принят закон о «рабочих старостах». Никто кроме них не мог собирать собрания в цехах, а любая независимая сходка могли привлечь казаков с ногайками. Старост назначали хозяева. Губернатор вправе был в любое время и без объяснения причин отстранить любого старосту. Собрание рабочих без присутствия хозяина было незаконным, при этом сами рабочие были разбиты по разрядам в зависимости от специализации и квалификации и не имели права присутствовать на собраниях другого разряда. В Астрахани старосты были назначены на заводе Нобель, в порту и на стеклозаводе Бегунова, то есть широко эта практика не пошла.

Все мы любуемся превосходными купеческими особняками и дворцами нефтепромышленников.

Обратимся к тому, как жили те, кто все это строил.

Начнем с городка рабочих, строивших железнодорожный мост через Болду. Речь идет про ноябрь: «Все бараки сооружены из теса, пола нет, свет проникает в окна в окно ¾ аршин[325] высотой и ½ аршина шириной, середина и концы барака погружены в полный мрак. Вечером горит одна электрическая лампочка. В стенах и потолках много просветов. На нарах, где спят рабочие, постлан барнаук. Грязь, паразиты, зловоние, вот комфорт во всех бараках».[326]

А вот описание условий жизни рабочих, добывавших на Вороньем бугре[327] глину для кирпичного завода Мельникова: «бараков тут четыре. Чтобы попасть в барак, нужно опуститься на восемь ступенек в землю. По обоим сторонам нары. Кое-где лежат циновки. Грязи более чем достаточно. Света совершенно нет, едва видно у двери заплывшее от грязи полуаршинное окно. В задней части казармы для света отворяется дверь. В каждом бараке по одной печи и те страшно дымят за отсутствием должной высоты труб. Столовой никакой не существует, обедают и пьют чай на нарах».[328]

Работники, имевшие контракт, получали в день 95 копеек. Те, кто работал посуточно – 70 копеек. Еще меньше получали дети, преимущественно татары, трудившиеся здесь же.

Зарплата не была стабильной. При первой удобной возможности предприниматели старались ее снизить. В одной из эсеровских листовок, датированной 1906 годом, описывается снижение зарплаты бондарей более чем вдвое: за полутарок с 22 до 10 копеек, за четвертушку с 18 до 7 копеек. Обращение работников к фабричному инспектору результатов не дало.[329]

Кратное снижение заработков представляло собой обычную практику. «Астраханские рабочие механического цеха предлагают свой труд