за 50 копеек вместо двух рублей, но и за эту оплату им нет работы». Причем речь шла не только о безработных. В середине 1904 года на заводах Норен и Муравьева зарплаты упали втрое.[330]

Вовсю практиковалась работа за еду и вещи.

Вот как в другой эсеровской прокламации, обращенной к жестянщикам, описываются условия труда: «Работаете вы не менее 15–16 часов в сутки с самыми малыми промежутками, иногда и до 19–20 часов, когда есть сплошные заказы. За 4–5 лет ученичества вам попадает от 50 до 60 рублей, которые хозяева норовят вручить вам старыми стоптанными валенками и совершенно негодной одеждой». Зарплата подмастерьев составляла до 80 рублей в год, а мастеров, понятно, выше, но сказать, что люди жили сносно было нельзя.[331]

Во всех без исключения листовках того времени ставилось требование «вежливого обращения с рабочими». Хамство, мат и рукоприкладство со стороны правящего класса в отношении обычных людей еще были обыденной историей, но в рабочем классе развивалось чувство самоуважения.[332]

Охрана труда была делом условным. В кессонах при строительстве Болдинского железнодорожного моста погибли минимум пять человек.[333]

В листовке к булочникам говорилось об устройстве вентиляции и освещения, создании санитарной комиссии. В листовке к бондарям помимо требований к вентиляции и освещению рабочих помещений речь шла также об отоплении зимой и «строгом соблюдении правил по труду малолетних». Из текстов следовало, что в рабочих цехах было темно, душно и холодно, что вовсю использовался труд детей и людей вдобавок еще и избивали на работе.

Какими были цены? Снять жилье в месяц грузчику стоило рубль, казалось бы, немного. Но речь шла не про квартиру и даже не про угол в комнате, а про койку в землянке с самыми опасными для здоровья последствиями.[334] Квартира стоила уже семь рублей.

Имущий класс жил качественно иначе. Местная пресса приводила обыденный пример из духовной сферы: «-Батюшка очень любит мадеру. – А какую именно? – Дешевле восьми рублей не пьет». То есть пара бутылок португальского вина по своей стоимости ненамного уступала месячной зарплате рабочих.

Командировочные местного депутата Шмарина в Москву на съезд земства был оценены в 10 рублей в день. Без стоимости проезда, конечно же.[335]

Нравы были жестокими. Газетные полосы той поры преисполнены публикациями об убийствах, грабежах и истязаниях. Нападение с целью грабежа могло произойти в центре города посреди дня, что уж говорить об окраинах.

Насилие процветало на городских улицах, в селах и на производстве. В дельте постоянно вспыхивали кровавые стычки между ловцами и охранниками. Киргизы нападали на русских рыбаков, а русские крестьяне требовали передела калмыцкой земли. В Зеленге и Маково дошло дело до того, что семьи, приехавшие 80–90 лет назад потребовали от семей, приехавших 50–60 лет назад арендной платы за землю.

Год 1903-й. Жандармерия в борьбе с крамолой

30 марта 1903 года был назначен новый начальник Астраханского жандармского управления. Им стал полковник с длинным аристократическим именем Якоб Джемс Август Юлиус Георгиевич Эдлер фон Шейнман.

Фон Шейнману было 49 лет и жизнь его прошла обеспеченно, но бестолково. Уроженец Лифляндской губернии, дворянин и лютеранин, он был яркой иллюстрацией описанного Салтыковым-Щедриным административного типажа: «лучший русский – это немец». Он был верноподданным, исполнительным и не очень просвещенным. Шейнман многократно пытался поступать в высшие учебные заведения. Заканчивалось это всегда фиаско. В Инженерную Академию его не приняли, поскольку он не сдал экзамен. Из Академии Генштаба его отчислили через месяц «по болезни». Аналогичная история произошла и с Военно-юридической академией. Все это время фон Шейнман находился на военной службе, продвигаясь по выслуге по чинам, и осмотрительно не участвуя ни в одной военной кампании. Наконец, 34 лет от роду он перешел из армии в Жандармерию и здесь почувствовал себя в своей атмосфере.

Фон Шейнман служил в Ставрополе, Казани, женился на дочери титулярного советника Бергора и, наконец, получил назначение в Астрахань. Именно ему предстояло быть главным противником революционеров губернии. За это Шейнману хорошо платили. Его годовой оклад составил 4126 рублей, включая компенсации за прислугу, квартиру и столовую.[336] Оклад начальника полиции, для сравнения, был втрое меньше.

В поисках крамолы жандармерия преследовала людей за обычные разговоры. Одно из архивных дел Жандармского управления называется так: «О недозволенных речах в литературном кружке». История была показательна. В местном театре дали постановку про трагедию сельского священника, неожиданно узнавшего о смерти сына. Никаких намеков на то, что сына убили за революционную деятельность, пьеса не содержала. После того, как закрылся занавес, состоялся частный разговор двух лоялистов. Один из них рассказал, что молодежь нынче пошла не та, студенты выступают против царя и грабят дома богатых. Другой – что молодежь искренняя, имеет благородные намерения, но разные злые люди ее сбивают с пути. Дело, разумеется, было прекращено, но проведенные в рамках его допросы авторитет властей среди интеллигенции серьезно убавили.[337]

Фото 33. Обыск в профсоюзе в период реакции. Художник В. П. Лебедев. 1930-е гг.

Впрочем, совсем без дела жандармы не сидели. Маховик революционной пропаганды потихоньку раскачивался, отражая подчас вопросы, интересовавшие в первую очередь самих агитаторов. Накануне 1 мая 1903 года у стен Спасского монастыря была разбросана эсеровская листовка, обращенная к… астраханским армянам.

На это были причины. Царское правительство приняло закон об изъятии избытков земли у Армяно-Григорианской церкви. Объяснялось это необходимостью содержать армянские же приходские школы. Вполне секуляризационное мероприятие было встречено волной протеста в армянском обществе. На Кавказе прошли массовые митинги, перешедшие в вооруженное противостояние с полицией и войсками. На реакционном протесте постарались сыграть и социалисты-революционеры.

«В Елизаветполе, Баку и Карсе кавказские братья ваши ответили сильным и решительным отпором с оружием в руках. Неужели вы, астраханцы, останетесь спокойными зрителями своего ограбления и угнетения?», – спрашивали авторы прокламации.[338] Но астраханские армяне не вняли ей. Народ, конечно, повозмущался в церквях, однако дело дальше не пошло. Да и царское правительство вскоре пошло на попятную, фактически отказавшись от своего закона.

1 мая 1902 года прошло собрание рабочих в Болдинском лесу.[339] В 1903 году социал-демократы расширяют число кружков на предприятиях до 26-ти.[340] В мае 1903 года на предприятиях было распространено более 400 листовок.

Большевики и меньшевики

В мае 1903 года искровцы создали Астраханский комитет РСДРП. В него вошли Вржосек, его жена Рунина (та самая, что ездила вместе с Книпович на пароходе), Дубровинский, Авилов