разливали это вино. Год, когда умер Франсуа. Урожай тогда был ужасным, и эта партия — все, что удалось спасти. Чуда в том году не произошло, но Николь приняла решение. Ксавье посоветовал правильно. Задержать сделку до урожая следующего года, 1811-го.

Сажай семена, питай лозы, делай все, что в твоих силах, чтобы росло как следует, — и молись.

Глава шестнадцатая

НУЖДА ЗАСТАВЛЯЕТ

Март 1810 года

Запах дерьма в каждом городе свой, что ли, как терруар? Николь зажимала нос платком, чтобы не ощущать миазмов, но ничто не могло замаскировать тошнотворный сладкий запах открытой сточной канавы.

Моэт согласился на ее условия. Если Луи не вернется к сбору урожая одиннадцатого года, то есть через год с небольшим, они становятся партнерами в соотношении двадцать на восемьдесят в его пользу. Свидетельство о смерти надежно скрыто до следующего года, и Ксавье оказался прав: Моэту просто нужно было услышать «да», чтобы успокоиться. Но непосредственных проблем, стоящих перед ней, это не решало. Через две недели надо будет платить работникам жалованье, да и счета поставщиков копились с тревожной быстротой.

Она приняла предложение мсье Моэта заплатить ее поставщику бутылок. Он настаивал, потому что, когда сделка созреет и он возьмет в руки управление делом, качество бутылок будет гарантировано. Еще одно «да», убеждающее Моэта, тем более что Николь в своих стесненных обстоятельствах не могла от этого отказаться. По крайней мере, один счет оплачен.

Она коснулась пальцами украшения в бархатном футляре. Последняя ценность, которая у нее осталась, подарок Франсуа и единственная вещь, которую она поклялась не продавать даже ради дела. Но ждать чуда, о котором говорил Ксавье, она не намеревалась. Она, пока у нее есть время, устроит свое собственное.

Николь завидела три грязных шара на вывеске ростовщика и двинулась дальше, мимо краснощеких прачек, встряхивающих стираное белье и обменивающихся только им понятными шутками, мимо крикливых картежников за столиками на улицах возле кафе. Все они здесь были свои — только она чужая.

Она развязала бархатный мешочек и достала желтый бриллиант — тело светлячка. Даже в этом тусклом освещении солнце, отражаясь в резных гранях, рассыпало по стенам множество ярких бликов. Последний подарок от любимого и самый ценный.

Ростовщик пожал плечами, взял драгоценность и стал рассматривать ее подлупой, подняв к свету, льющемуся через окно. В этом желтом свете клубилась пыль. Вокруг теснились старые украшения, столовое серебро и какие-то сваленные в беспорядке сокровища.

Ростовщик положил бриллиант на весы, уравновесил разновесами.

Николь прищурилась:

— В нем два карата. Ваши весы неверны.

— Девятьсот франков. И ни на один су больше, мадам. Николь сорвала бриллиант с весов и снова спрятала в мешочек.

— Я веду дела без обмана. Взвесьте честно и платите справедливо.

Скупщик снова пожал плечами:

— Мне несколько ртов надо кормить. Подозреваю, что и вам тоже. Решайте сами.

Он был прав, ртов у нее было множество — он себе даже представить не мог сколько. Сотни работников и поставщиков выстроились в очередь перед ее мысленным взором, протягивая руки. Николь достала ожерелье, напоследок полюбовалась им — золото согрело ей ладонь еще раз.

— Обещайте, что за мной не пойдут никакие ваши громилы, когда я выйду с деньгами в кармане, и я согласна на вашу цену. Пусть меня лучше ограбят здесь, чем на улице.

Вы под моей защитой, мадам. Гарантирую. — Он не сводил глаз с ее рук.

Она дважды пересчитала деньги, сложила их в кожаный бумажник и засунула его поглубже в карман. Этого хватит продержаться еще год — до срока сделки с Мо-этом.

— Дайте мне полгода, — сказала она. — Я его выкуплю за цену, которую никто другой не даст.

Если бы мне каждый раз давали франк, когда я слышу такие слова, я бы уже разбогател. Не думаю, что мы еще увидимся.

Глава семнадцатая

УДАЧА С НЕБЕС

Март 1811 года

Все знали, что первое мартовское полнолуние порождает неистовый прилив пузырьков, и потому все виноделы бежали к своим погребам, в том числе и Николь. У императора и его австрийской жены Марии-Луизы наконец-то родился мальчик, но Наполеон продолжал строить планы, как добиться господства в Европе. Новорожденного сына ожидало восшествие на королевский трон Рима, и по всей Франции лесным пожаром распространялись слухи о союзах к выгоде или невыгоде страны. Война отравляла жизнь всем. В Реймсе продажи вина, зависимые от европейской и русской торговли, застыли на точке замерзания.

Прошло пять месяцев с тех пор, как урожай был успешно собран, разлит в оплаченные Моэтом бутылки и уложен в погреба в октябре — винтаж 1810 года. По крайней мере на него Николь возлагала большие надежды. Урожай оказался идеальным. За прошедшие четыре года мадам Оливье и мадемуазель Вар стали неоценимыми. Они составили собственный женский дегустационный комитет Николь. Когда мужской дегустационный комитет уверенно год за годом ставил бленды Клико последними в своих списках, предоставляя всем прочим виноделам региона конкурентные преимущества, она лишь улыбалась и желала им всем здоровья.

Одним из любимых развлечений Николь было рассказывать коллегам-виноделам о своем женском дегустационном комитете и видеть, как мужчины с трудом воздерживаются от презрительного фырканья и безнадежного пожатия плечами в ее адрес, вежливо интересуясь, кто же именно эти женщины. Оттого, что их личности не разглашались, презрение становилось еще сильнее, но Николь никогда бы не выдала мадам Оливье ее скорому на руку мужу.

Какая разница, что они там себе думают, важен лишь тот неоспоримый факт, что ее вина намного превосходят вина любого из ее конкурентов. Это знали все, и иногда на рынках или на празднике Сен-Реми, когда мсье Моэт и мсье Оливье были чем-нибудь заняты, члены комитета подобрее искали ее и говорили это вслух, а то и спрашивали ее совета по тонким вопросам блендирования или брожения.

Рвение женского дегустационного комитета в изучении ремесла было неудержимо. Участницы устраивали дегустации вслепую, изучали сорта в тишине собственного дома, чтобы не вызвать подозрений, и ежедневно обменивались заметками и открытиями в булочной у Наташи. Так им удалось отточить собственную интуицию и сделать ее своим надежным союзником. Николь по-прежнему оставалась у них «сверхносом». Но если она в чем-то сомневалась, у них уже был наготове продуманный вердикт в виде с удовольствием составленной цветистой фразы вроде: «Есть в этой верхней ноте определенная мрачность северного склона», «Эти танины[48] горькие, как опивки кофе моей бабушки», «Светлый и воздушный, как прогулка по пляжу».

Еще они приносили Николь