Большая часть пунических литературных текстов, написанных на скоропортящихся материалах (папирус, кожа), погибла в огне карфагенских пожаров. По словам Плиния Старшего, все то, что не было истреблено пламенем, было по приказу римского Сената роздано нумидийским принцам, союзникам Сципиона Эмилиана. Впоследствии часть этих сокровищ принадлежала Ююбе II, царю Мавритании, который владел латинским, греческим и пуническим языками (Плутарх. Антоний. 36; Плиний Старший. Естественная история. V, 16). А через много лет Св. Августин напомнил о том, какое значение имели все эти libri punici, то есть пунические книги (Послание. 17, 2). В связи с тем, что они не были переписаны и переведены, их постигла жалкая участь: эти произведения исчезли. И в результате сохранились только те тексты, которым повезло и которые были транскрибированы, переписаны или переведены на греческий язык. Мы имеем в виду «Странствия Ганнона», «Клятву Ганнибала», некоторые отрывки из трудов Магона по сельскому хозяйству и пунические отрывки в латинской транскрипции из «Пунийца» Плавта. Но, разумеется, пуническая литература не ограничивается только этими произведениями.

Во многих античных источниках сообщается о наличии в библиотеках Тира и Карфагена хроник, анналов, мифологических поэм, трактатов по философии, праву, истории, географии и сельскому хозяйству. Так, Аристотель, несомненно, пользовался пунической документацией по государственному праву, когда составлял свое знаменитое описание карфагенской конституции. Точно так же обстояло дело и с документами по международному праву. И, разумеется, договоры, пакты, соглашения, заключенные Карфагеном, хранились в архивах и были зарегистрированы и прокомментированы, о чем свидетельствуют сотни печатей, обнаруженных в ходе раскопок, проведенных немецкими археологами на улице Ибн Шаббат в Карфагене.

Но именно в области философии, примером чему является финикиец Зенон из Китиона, основатель школы стоиков, творчество карфагенян было наиболее продуктивным. Ямвлих (О пифагоровой жизни. 27, 128; 36, 267) сообщает нам имена многих карфагенских философов-пифагорейцев: Мильтиад, Анф, Годий, Леокрит. Диоген Лаэртский (VII, 1, 37; 3, 165), в свою очередь, находился под влиянием трудов Герилла-карфагенянина, ученика Зенона из Китиона, который, по всей видимости, написал множество работ по философии на греческом языке. Но самым знаменитым карфагенским философом был, разумеется, Клитомах (настоящее имя Гасдрубал), находившийся в Афинах во время разрушения его родного города. Он составил послание к своим соплеменникам с выражением соболезнования.

Карфаген располагал своими собственными хрониками и анналами, взяв за образец архивы Тира, хранившиеся в храме Милькарта, по которым консультировался Геродот. Саллюстий (Югурта. 17, 7) сообщает, что Гиемпсал, сын Гау-ды и отец Юбы I, нумидийский царь, правивший в I веке, бережно хранил (а может быть, и написал) историю своей страны, составленную на пуническом языке.

Наряду со «Странствиями Ганнона», которые дошли до наших дней благодаря их переводу на греческий язык и которые, как говорят, находились в храме Баал Хаммона в Карфагене, где ими мог воспользоваться любой желающий, Солин (XXXII) и Аммиан Марцеллин (XXII, 15, 8) упоминают о пунических трудах по географии. Очень может быть, что карфагенские географы собирали и записывали сведения, которые им сообщали по возвращении из путешествий торговцы и первооткрыватели, чтобы иметь под рукой справочники по судоходству. Эта имеющая большое значение деятельность финансировалась государством, которое, кстати говоря, окружало себя всяческими предосторожностями, чтобы сохранить свое превосходство над другими нациями. И это подтверждается фактом добровольного потопления своего корабля одним адмиралом ради того, чтобы сохранить в тайне от римских моряков маршрут передвижения (см. Путешествия, гл. IX).

В течение второй половины II тысячелетия семиты, проживающие на пуническом западе, разработали поистине революционную систему письменности — алфавит. Тогда как для других систем (идеографических, фонографических) требовались сотни, если не тысячи, знаков для графического выражения языка, алфавит использовал их не более тридцати. Хотя нам неизвестны все этапы этого нововведения и его распространения на Ближнем Востоке, а затем на остальной части Средиземноморского бассейна, очень может быть, что первый алфавит зародился приблизительно в XVI веке на Синайском полуострове. В XIV—XIII веках в Угарите использовали алфавит, состоящий из 30 клинообразных знаков (cuneiforms, от латинского слова cuneus — гвоздь). Впоследствии финикийцы уменьшили количество знаков до 22, введя в алфавит графические символы. Они очень быстро передали его своим соседям евреям и арамейцам, а затем и грекам в конце IX столетия. Эти последние усовершенствовали его применительно к особенностям своего языка, передав его, в свою очередь, италийским народам (этрускам и латинянам). Что касается финикийских колонистов, поселившихся в западном бассейне Средиземноморья, в частности в Карфагене, то в их среде с VI века начал развиваться специфический диалект, получивший название пунического языка, которому были свойственны некоторые особенности графического выражения. Незадолго до падения Карфагена разговорный финикийский язык и финикийская скоропись распространились на бывших пунических территориях. Названный неопуническим, этот язык просуществовал до расцвета римской имперской эпохи (III век нашей эры).

Полуколонна с двуязычной надписью (Мальта, II в. до н.э.)

И только в 1758 году, благодаря усилиям аббата Жака Бартелеми, произошла расшифровка финикийского языка. Двуязычная надпись, составленная на греческом и финикийском языках на полуколонне, обнаруженной на Мальте, стала в каком-то смысле его Розеттским камнем[22].

В наше время известно около 7000 надписей на пуническом и неопуническом языках. Большая часть из них — это вотивные тексты, обнаруженные в тофетах. Но если расшифровка «классического» пунического языка не представляет трудностей, то неопуническая скоропись не всегда понятна в силу графического сходства некоторых букв, например В, D, R. Отдельные короткие пунические тексты были расшифрованы, поскольку дошли до нас в греческой и латинской транскрипциях. Самыми значимыми оказались латинско-пунические тексты. Речь идет о надписях на пуническом языке, но составленных при помощи латинского алфавита посредством внесения в него некоторых изменений, в частности для обозначения звуков, не имеющих аналогов в латинском алфавите. Эти надписи, появившиеся двумя веками спустя после падения Карфагена, свидетельствуют о жизнеспособности пунического языка в Африке и главным образом в Триполитании, что подтверждается также классическими источниками. Так, Апулей (около 125—180 годов нашей эры) женился на богатой вдове из Оеа (Триполи) и утверждал, что его пасынок владел только пуническим языком (Апология. 98). А в «Жизнеописаниях Августов» говорится, что императору Септимию Северу (193—211 годы нашей эры) пришлось испытать глубокое чувство стыда, когда обнаружилось, что его сестра, приехавшая из их родного города Лептис, едва могла произнести несколько слов на латинском языке (Жизнеописания Августов. XXVI, 7).