А мне, честно говоря, все равно, что мы будем делать. Я только хочу как можно дольше вот так прижиматься к нему, борясь со сном и забыв обо всем на свете.

Вторник, 16 октября, 17.45

– Молоко не передашь, Куперстаун? – Папа кивает, оторвав глаза от телевизора с выключенным звуком, где по низу экрана бежит строка с результатами футбольных матчей колледжей. – Ну, так что будешь делать в свободный вечер?

Он в полном восторге от нашего с Луисом вчерашнего трюка с переодеванием.

Я передаю ему пакет и представляю себе, что честно отвечаю на вопрос: тусоваться с Крисом – это парень, которого я люблю. Да, папа, я сказал «парень». Нет, папа, я не шучу. Он студент подготовительного отделения медшколы Университета Сан-Диего и подрабатывает моделью. Идеальный парень, тебе бы понравился.

У папы взрывается голова. Так у меня всегда заканчивается эта воображаемая сцена.

– На машине покатаюсь, – отвечаю я.

Я не стыжусь Криса. Нет, не стыжусь. Но это сложно.

Тут вот что: я не понимал, что могу испытывать к парню такие чувства, пока не встретил его. Нет, я подозревал. Где-то лет с одиннадцати. Но заталкивал эти мысли как можно глубже, потому что я – южный парень, спортсмен, нацеленный на карьеру в главной бейсбольной лиге, и мне такое не подходит. И я в это верил почти всю жизнь, по-настоящему. У меня всегда была девушка, но мне никогда не было тяжело воздерживаться от секса до брака, как меня воспитали. Только недавно я понял, что это был на самом деле повод, а не глубоко укорененное нравственное убеждение.

Я лгал Кили месяцами, но про Криса я рассказал ей правду. Я познакомился с ним благодаря бейсболу, хотя он и не играет. Он дружил с другим парнем, с которым мы играли в показательных играх, и этот парень нас обоих позвал на день рождения. И он действительно немецкого происхождения. Я только не сказал, что у нас с ним любовь.

Я пока ни перед кем не могу это признать. Это не фаза, не эксперимент, не отвлечение от тяжести обстоятельств. Бабуля была права: у меня екает сердце, когда Крис пишет или звонит. Каждый раз. И с ним я чувствую себя человеком, а не роботом, запрограммированным выполнять что положено, как сказала Кили.

Но пара «Купер и Крис» существует только в пространстве его квартиры. Попытка перенести ее в другое место пугает меня до судорог. Во-первых, в бейсболе добиться успеха достаточно тяжело и обычному парню. Число открытых геев, связанных с командой главной лиги, равняется одному. И он еще пока в младшей.

Во-вторых, папа. У меня мозг закипает, когда я пытаюсь представить себе его реакцию. Он хороший парень старой школы, который называет геев гомиками и считает, что мы готовы накинуться на любого обычного парня. Однажды он увидел статью про того гея-бейсболиста, фыркнул и с отвращением сказал: «И нормальным парням приходится делить раздевалку с такой мерзостью!»

Если бы я рассказал ему про нас с Крисом, семнадцать лет жизни в качестве хорошего сына рухнули бы сразу. Он бы никогда уже не посмотрел на меня как прежде. Как смотрит сейчас, пусть даже я предполагаемый убийца, обвиненный в приеме стероидов. Это он вполне может принять.

– Завтра анализ, – напоминает он мне.

Я теперь должен сдавать анализ на стероиды каждую неделю. А тем временем я продолжаю подавать, и мой фастбол не стал медленнее. Потому что я не врал и не мошенничал, я действительно усилился.

Это была папина идея. Он хотел, чтобы в предвыпускном классе я притормозил, не выдавал все, тогда в сезоне отбора я вызвал бы больший интерес. Так оно и вышло. Меня заметили люди вроде Джоша Лэнгли, но теперь, конечно, это выглядит подозрительно. Спасибо, папа. Ну, тут он хотя бы испытывает чувство вины.

Когда в прошлом месяце полиция собиралась показать мне неопубликованный пост «Про Это», я был готов прочесть про нас с Крисом. Саймона я едва знал, как-то беседовал с ним наедине пару раз. Но всегда, оказываясь рядом с ним, боялся, что он узнает мою тайну.

Прошлой весной на балу одиннадцатиклассников он напился до чертиков, и когда я натолкнулся на него в ванной, обхватил меня рукой и притянул к себе так близко, что у меня практически случилась паническая атака. Я был уверен, что Саймон – у которого, насколько я знаю, никогда не было девушки, – понял, что я гей, и делает ко мне заходы.

Я тогда так испугался, что уговорил Ванессу не приглашать его на вечеринку после бала. А Ванесса, которая никогда не упускает шанса кого-нибудь погнобить, с радостью это исполнила. Я никак не отреагировал, даже когда увидел, как Саймон полез на Кили с такой страстью, которую невозможно подделать.

Я не разрешал себе об этом думать с тех пор, как Саймон погиб, но получается, что во время нашего последнего с ним разговора я повел себя как подонок – потому что не мог сам себя принять таким, какой я есть. И что самое худшее, даже после всего случившегося не могу.

Вторник, 16 октября, 18.00

Когда я добираюсь до «Гленнз-дайнер», на полчаса опоздав на встречу с матерью, ее «Киа» стоит прямо перед входом. Очко в пользу ее новой улучшенной версии, думаю я. Я бы ни капли не удивился, если бы она вообще не появилась. Мне самому приходило в голову так сделать, и не раз. Но притворяться, что ее вообще нет на свете, уже не получалось так хорошо, как раньше.

Я паркую байк за несколько мест от ее машины, ощущая первые капли дождя на плечах, и вхожу в ресторан. Хостес смотрит на меня вежливо, но вопросительно.

– Меня тут должны ждать. Маколи, – говорю я.

Она кивает и показывает на угловую кабинку:

– Вон туда.

Видно, что мать уже давно тут сидит. Стакан с газировкой почти пуст, бумажная обертка соломинки разорвана в клочья. Я сажусь напротив нее, беру меню и просматриваю его, тщательно избегая ее взгляда.

– Ты заказала?

– Нет, что ты, я тебя ждала. – Я чувствую, как она хочет, чтобы я на нее посмотрел. Не надо было мне приезжать. – Хочешь гамбургер, Натаниэль? Ты когда-то любил гамбургеры у Гленна.

Любил и сейчас люблю, но закажу что-нибудь другое.

– Меня так больше не зовут. – Я захлопываю меню и смотрю на серую морось, покрывающую окно. – Я Нейт.

– Нейт, – повторяет она.

Странно звучит мое имя, произнесенное ею. Как слово, повторяемое снова и снова, пока не потеряет смысл.

К нам подходит официантка, и я заказываю колу и клаб-сэндвич, который не хочу. В кармане гудит мой одноразовый телефон, я вытаскиваю его и читаю сообщение от Бронвин: Надеюсь, все о’кей.

Меня обдает ощущением тепла, но я убираю телефон, не ответив. Мне не найти слов, чтобы объяснить Бронвин, как это – обедать с привидением.

– Нейт… – Мать прокашливается, назвав меня по имени. Все равно звучит как-то не так. – Как… как у тебя в школе? Тебе по-прежнему нравится естествознание?