веха — вечная смерть нечестивых. Больше ничего, что можно было бы назвать старыми вехами, я не припоминаю. Все эти крики по поводу переноса старых вех вызваны разыгравшимся воображением»

(Рукопись 13, 1889).

Вполне возможно, то же самое она сказала бы и о более поздней адвентистской «вехе», касающейся природы Христа. Она и не думала придавать ей подобный статус в своих трудах, хотя многие единомышленники Джоунса, Ваггонера, Прескотта и Андреасена ставили ее во главу угла.

Третий важный момент в доводах Андреасена против «нового» взгляда на природу Христа состоит в том, что он строил свою аргументацию на апелляции к трудам Елены Уайт, подчеркивая, что члены Церкви должны сделать выбор — либо книга Questions on Doctrine , либо Елена Уайт. Таким образом, как и в случае с законом в Послании к Галатам и толкованием «ежедневной» в 8–й главе Книги Даниила, которые тоже в свое время были возведены в ранг «столпов» веры, адвентисты столкнулись с проблемой, решение которой им виделось в истолковании ее трудов. К сожалению, у каждого поколения членов Церкви появлялась своя веха «исторического» адвентизма, в отстаивании которой они пытались заручиться авторитетом Елены Уайт. Первые два конфликта разразились еще при ее жизни, и потому у нее была возможность обращаться к противным сторонам с увещеваниями не использовать ее произведения подобным образом. Думается, во время этого последнего кризиса вокруг очередного «столпа веры» она поступила бы точно так же.

Агрессивные выступления Андреасена против Церкви заставили руководство лишить его служительского звания и изъять его книги из адвентистских издательств. Подобные шаги, как и следовало ожидать, лишь придали ему ореол мученика, который, вкупе с теориями заговора, подразумевавшими «ренегатство» Генеральной Конференции и переход ее на сторону евангелических церквей, стал для адвентистов–диссидентов поводом для объединения. И хотя Андреасен незадолго до своей кончины примирился с церковными руководителями и Церковь вернула ему статус служителя, ущерб был уже нанесен.

Вокруг теологии Андреасена сплотилось множество верующих. Перфекционизм, присущий его теологии последнего поколения, был далеко не преодолен. Многие рядовые члены и значительная часть служителей продолжали исповедовать эти взгляды, несмотря на то, что прочие служители, преподаватели богословия и администраторы уже двигались в ином направлении. Одним из наиболее влиятельных защитников той версии перфекционизма, которая была присуща теологии Андреасена, был Роберт Бринсмед, австралийский адвентист из числа рядовых членов, получивший международную известность в начале 1960–х годов.

Самым влиятельным богословом, противостоявшим теологии последнего поколения Андреасена, был Эдвард Хеппенстолл. Хеппенстол сосредоточился на том аспекте церковной системы верований, который отвечает на вопрос: «Что есть христианин в адвентизме?». Исповедуя все доктринальные «столпы» адвентистов–пионеров, он выступал против андреасеновской версии «исторического» адвентизма в таких вопросах, как человеческая природа Христа и искупление. Он делал упор, как и авторы книги Questions on Doctrine, на искуплении, совершенном на кресте. Кроме того, он особо подчеркивал такие учения, как неспособность человека творить добро от себя, оправдание по вере в свете плана спасения во всех его проявлениях, невозможность для человека достичь так называемого «безгрешного» совершенства, тот факт, что Иисус не был во всем подобен детям падшего Адама, и новозаветная жизнь.

Теология Хеппенстолла была определенно более крестоцентричной, христоцентричной и евангелической, чем теология Андреасена и его последователей. Более всего все эти черты проявились во взглядах Хеппенстолла на совершенство характера. Он выступал против таких концепций, как безгрешность и перфекционизм, против учения о том, что люди должны достичь такого состояния, когда они смогут предстать пред Богом без Христа, и прочих идей, которые отстаивал Андреасен. Он утверждал, что

«Библия нигде не ставит знак равенства между совершенством и безгрешностью, когда говорит о детях Божьих»,

и что

«быть спасенным по благодати означает избавиться от безрассудного стремления поставить собственное эго в центр [плана спасения], питаемого заблуждением, будто мы должны достичь безгрешного совершенства, чтобы обеспечить себе спасение»

( Perfection, 63, 82).

Указывая на тот факт, что грех коренится не в поступках человека, а в его природе, Хеппенстолл подчеркивал, что «грех не господствует» в жизни христианина, но «пребывает в ней» в том смысле, что человеческая природа с присущими ей ограничениями не может даже безошибочно распознать совершенную Божью волю (там же, с. 69, 73). Хеппенстолл не приравнивал совершенство к безгрешности, но показывал из Библии, что быть совершенным по существу означает быть духовно зрелым и ходить с Богом в любви. Таким образом, совершенство, указывал он, цитируя высказывания Елены Уайт по этому поводу, есть понятие относительное (там же, с. 65, 88, 77). Придя к этим выводам, он вернулся к базовой веслианской концепции совершенства как любви, находящейся в динамичном развитии, концепции, которая составляла сущность соответствующих воззрений Елены Уайт (см., например, Наглядные уроки Христа, с. 67—69).

Эдвард Хеппенстолл был самым влиятельным адвентистским богословом с первой половины 1950–х годов вплоть до начала 1970–х. Он излагал свои мысли в церковной периодической печати, но наиболее полное отражение они нашли в его трудах, увидевших свет, когда он был уже на пенсии, — таких как Our High Priest (1972), Salvation Unlimited (1974) и The Man Who Is God (1977).

Книги и статьи Хеппенстолла оказали большое влияние на адвентизм, но еще большее влияние оказала его преподавательская деятельность. Он воспитал целое поколение проповедников и преподавателей богословия, слушавших его лекции в колледжах и семинариях. Темы, на которых заострял внимание Хеппенстолл, отозвались эхом в других учебных аудиториях благодаря усилиям таких преподавателей, как Ханс Ларонделл и Рауль Дедерен, и с церковной кафедры — благодаря проповедям Морриса Вендена, активно трудившегося на протяжении 70–х и 80–х годов минувшего века.

У Хеппенстолла был еще один протеже, который впоследствии приобрел в Церкви известность особого рода. Хеппенстолл распознал таланты Дезмонда Форда еще в середине 1950–х. Переписка между ним и этим молодым австралийцем свидетельствует о том, что поначалу между ними существовали отношения, характерные для учителя и ученика. Однако со временем Форд в своих богословских изысканиях зашел слишком далеко, с чем его учитель никак не мог согласиться. Между тем в начале 1960–х годов они вместе боролись против того, что считали крайностями и искажениями, присущими перфекционистской теологии Андреасена и Бринсмеда.

70– е годы прошлого века стали свидетелями непрекращающихся и даже усиливающихся споров в адвентизме по поводу сущности плана спасения, где одна сторона делала