Жесть.

Я огляделся. Совсем рядом газовал на переделанной «Ямахе» молодой иракец, косящий под рэпера. Они даже говорили в основном по-английски, специально изучая американский «нигерский» сленг.

– Классно ты уделал тачку, мужик, – сказал он, гордясь выговором. Ну да, на моем «Ниссане» номера с желтым фоном, их экспатам выдают. Специально для удобства похитителей, как мрачно шутили.

– Это не моя тачка, – сказал я, врезал молодому рэперу промеж глаз и перехватил руль мотоцикла. – И твой мотоцикл тоже.

* * *

Мотоцикл был таким мощным, что в первый момент я подумал, что он просто вырвется из-под меня. Мотоцикл у меня был давно, он назывался «Иж Планета Спорт» и был вторым по крутости мотоциклом после «Явы». Но это было тогда, а этот был впятеро мощнее и рвался из рук. Я помнил, как переключать передачи – такой ножной рукояткой, переключающейся со щелчком, – и как рулить. Больше ничего не помнил, только пытался удержать мотоцикл на дороге и себя вместе с ним. Шлема не было, в лицо летела пыль, она здесь повсюду. Резало глаза. Но у мотоцикла было одно преимущество – он нес тебя вперед, как дьявол. В то время как все остальные стояли в безнадежной пробке, конец которой был близок.

Выезд на Аэропорт-роад прикрывал блокпост. Бронетранспортер перекрывал дорогу, по бокам стояли армейский «Хаммер» и пикап национальной полиции, бело-синий. Звук мотора моего мотоцикла услышали, вскинули оружие.

– Халас!!

Просто чудо, что не начали стрелять. Первый полицейский, подбежав ко мне, с размаху футбольным ударом пробил по спине. Второй ударил прикладом автомата. Понимая, что если сопротивляться, то озвереют и забьют, я только пытался прикрыться и орал: «Мухабаррат!»

Секунд через тридцать побоище прекратилось. Подошел кто-то из офицеров.

– Мухабаррат, – прохрипел я, потому что дыхания уже не было.

– Документы, – требовательный голос. – Обыскали?

Только сейчас солдаты догадались, что надо меня обыскать, и обыскать как следует. Они даже не проверили, есть ли у меня пояс смертника.

– Пистолет!

Хорошо, что не выпал.

– Где документы?

Солдаты шарили по карманам, но бить уже боялись. Забрали телефон и ключи от машины – они были в кармане, хотя самой машины уже не было.

– Документов нет, Амалла-бей.

Офицер пихнул меня сапогом.

– Ты кто? Говоришь по-арабски.

– Я руси, руси.

Офицер пнул сильнее.

– Арабский? Говоришь?

– Подполковник. Сулейман Мусауи. Позвони ему.

– Что ты говоришь, безродное отродье?

Офицер употребил ругательство, после которого обычно начинается поножовщина, но мне было плевать.

– Подполковник. Мусауи, – сказал я. – Позвони ему. Я человек Мухабаррата.

Офицер раздраженно пихнул меня ногой.

– Что говорит этот сумасшедший?

– Он говорит про какого-то подполковника, бей.

И тут мне снова повезло – фортуна наконец-то повернулась лицом ко мне. Ничто не мешало этому офицеру, явно не слишком-то тяготящемуся требованиями закона, бросить меня в багажник, а потом выбросить на окраине на свалке. Меня даже убивать не надо будет – несколько часов в багажнике без воды, и готово. Не я был бы первый и уж точно не последний. Но кто-то из солдат понял, что я говорил. А среди солдат могут быть осведомители того же Мухабаррата, даже наверняка есть. И поступив так, этот офицер и сам рискует оказаться в камере, а потом и перед военным трибуналом. А оно ему надо?

– Телефон.

Телефон у меня солдаты забрали. Первое, что делает полицейский, задерживая человека, это забирает и просматривает его телефон. На моем почти ничего не было, что само по себе было подозрительно. Последний исходящий был на номер МТС. А офицер знал, что этими номерами пользуются многие в спецслужбах. Дело в том, что после ряда скандалов с перехватом русские операторы не использовали инфраструктуру, как-то связанную с США. И поэтому покупали именно эти номера.

И офицер решил позвонить.

– Смотрите за ним. Не дайте убежать.

– Слушаюсь, бей.

Полицейский схватил мою правую руку, вывернул назад и встал на мою спину ногой. О правах человека, не говоря уж о правах задержанного, здесь были самые примитивные представления.

Бронированный «Субурбан» с широкими подножками и поручнями на крыше остановился рядом с нами. С переднего сиденья высадился Мусауи, я видел его сапоги.

– Поднимите, – приказал он.

Полицейские выполнили приказ, и я оказался перед подполковником. По его лицу прочесть что-либо было невозможно.

– Это наш человек, – сухо сказал он. – Как вы смели положить его на землю?!

Полицейские отпустили меня и от страха взяли под козырек. От того, что меня больше ничего не держало, я едва не упал.

– Но у него не было пропуска, эфенди подполковник. Он сказал, что знает вас, и я немедленно приказал связаться с вами. Русские приказали задерживать всех подозрительных.

Хлесткий шлепок оплеухи.

– При чем здесь русские, идиот? Я, а не русские – твой командир.

– Да, эфенди. – Офицер даже не подумал обидеться и тут же вызверился на своих подчиненных: – Отпустить! Дети шакала!

Мусауи осмотрел меня и сухо сказал:

– Давай в машину.

* * *

«Субурбан» шел мягко и плавно. Мы ехали далеко впереди всего конвоя, проверяя посты. Рация в держателе на передней панели давала интенсивный обмен. Как я понял, конвой из аэропорта еще не тронулся, какие-то мероприятия были запланированы в аэропорту. Ничего удивительного – там только что сдали гостиницу с конференц-залом. Круче любой московской.

Мусауи ехал впереди. В обмен он не включался, только слушал.

– Аль-Малик был у меня дома, – сказал я. – Я тогда сильно выпил. Я не смог ничего с ним сделать.

– Водка – харам, – глубокомысленно заключил Мусауи (хотя сам не прочь был приложиться). – Это тебе наказание Аллаха.

– Что ты знаешь про Амани? Не время для старых обид, друг.

Мусауи широко улыбнулся, обернувшись ко мне.

– У меня нет обиды на тебя. Если бы была, ты был бы мертв. Между нами нет вражды.

– Что ты знаешь про Амани? – повторно спросил я.

– Ничего такого, что следовало бы знать тебе. Мы сами с этим разберемся. Это наше дело, русский. Тебе в нем места нет.

– Черт возьми, они собираются совершить теракт на саммите.

– Все будет так, как угодно Аллаху.

«Субурбан» останавливался.

– Не лезь в это дело. Мы решим сами.