Кармал пытался придумать ей оправдание и не мог. Что бы ни стояло за бегством Алмели – любовь к другому, обретенное вдруг призвание, несовместимое с положением наложницы, страх за свою жизнь или жизнь близких, шантаж, неизлечимая болезнь, необходимость спасать мир, – она не имела права улизнуть потихоньку, не попрощавшись, не объяснив ничего тому, кто так верил ей. Ее служанка ошиблась совсем чуть-чуть. Любовь Кармала так велика, что он простил бы Алмели все – все, кроме унизительного недоверия, кроме этого подлого тайного бегства…

Владыка метался по комнате, пожираемый огнем, сжигавшим его изнутри. Впервые за три дюжины прожитых лет он узнал, что такое душевная боль, и, пожалуй, предпочел бы навсегда остаться в неведении. Ни жажда новизны, ни тяга к острым ощущениям не подготовили его к принятию опыта, чреватого безумием. А душевная боль вкупе с пыткой бездействием, похоже, ведут к безумию кратчайшим путем. Кармал едва не застонал от облегчения, когда, дрожащий и согбенный, но стоящий на двух точках опоры Удмук доложил, что гвардейцы привели женщину по имени Фатинья.

– Пусть войдут! – распорядился владыка, принудив себя опуститься на подушки.

– Все пятеро, господин? – робко уточнил слуга.

– Нет, одного гвардейца и женщины будет вполне достаточно.

Кармал никогда прежде не встречался с матерью Алмели и не был знаком с особенностями ее мимики. Но первый же взгляд, брошенный на ее лицо, убедил владыку, что эта женщина знает, куда и почему бежала ее дочь. Знает, но ему не скажет. Ни за что. Уговоры, угрозы и посулы на нее не подействуют, можно и не пытаться.

– Валент! – окликнул Кармал ученика мага. – Перед тобой нагорнийская ведьма. Ты готов подтвердить то, о чем поведал нам раньше?

Валент оторвался от созерцания камня, пристально посмотрел на Фатинью, задумчиво потрогал снизку айкасов, прикрепленную к ремешку на запястье, и кивнул.

– Да. Я вижу только ауру чувств. Эта женщина испугана, но полна решимости.

– Где девочка? – спросил Кармал гвардейца, решив не тратить время на бессмысленные переговоры с ведьмой.

– О девочке мне ничего не известно, повелитель.

– Эта женщина живет с младшей дочерью Доной, девочкой одиннадцати лет. Почему ее не привезли?

– Прости, мой господин, но мы получили приказ доставить во дворец всех, кого найдем в доме вестницы Фатиньи. Мы обыскали весь дом, двор и сараи. Девочки там не было.

– Я спрятала Дону, владыка, – неожиданно заговорила Фатинья, чудовищно нарушив правила этикета. – Ты, конечно, найдешь ее, если задашься такой целью, но это будет нескоро и непросто. А главное – бесполезно. Она ничего не знает.

Кармал пристально вгляделся в лицо ведьмы и понял, что она говорит правду. Злость, охватившая его, была так сильна, что он чуть не отдал приказ отыскать девочку просто чтобы насолить ее матери. К счастью, ему помешал Удмук, который пришел доложить, что гвардейцы привели целительницу Лану.

– Одну?! – вскричал Владыка, и от этого крика душа слуги окончательно ушла в пятки. – Вот как. Понятно. Давай ее сюда! Быстро!

Два дюжих молодца в гвардейской форме буквально втащили в комнату маленькую седую старушку. Кармал, вскочивший с намерением вытряхнуть из старой ведьмы душу, мгновенно остыл, увидев ее заплаканные добрые глаза, которые смотрели на него с сочувствием.

– Отведите вестницу Фатинью в одну из опочивален для гостей и проследите, чтобы она удобно устроилась, – приказал владыка гвардейцам. – Валент, мы не настаиваем больше, чтобы ты оставался здесь. Когда свяжешься с лордом Региусом, поставь нас в известность. Присядь сюда, на эти подушки, госпожа Лана. Вот так, хорошо… – Усадив целительницу, Кармал дождался ухода остальных, понимая, что разговорить старушку будет проще наедине. – Мы знаем, что ты привязана к Алмели и не захочешь обмануть ее доверие, но смиренно просим тебя: скажи, куда она увезла Хайну? И почему? Мы всемерно заботились и об Алмели, и о девочке, никогда их не обижали. Мы не понимаем, чем, каким проступком вынудили их к бегству.

Старушка покачала головой.

– Ты ни в чем не провинился перед Алмелью, мой господин. Но и она перед тобой тоже. Поверь, она не могла поступить иначе. Прислушайся к своему сердцу, и ты поймешь, что Алмель никогда бы не нанесла тебе обиду своим тайным бегством, если бы у нее был выбор. А сказать тебе, куда она увезла мою девочку, я не могу. Алмель боялась, что мои мысли открыты придворному магу, и не посвятила меня в свою тайну.

Если бы Кармал не был так зол, он бы догадался, что это подсказка. Но утешительные слова Ланы произвели на него действие, прямо противоположное тому, на которое рассчитывала целительница. Поняв, что не добьется своего, владыка потерял голову от гнева. Он готов был задушить старушку собственными руками и, кто знает, возможно, поддался бы порыву, если бы в щели дверной портьеры не показалась виноватая физиономия Удмука.

– Епачин твоей личной гвардии, повелитель. Попросить его подождать?

– Ни в коем случае! – Кармал вскочил. – Впусти немедля.

Урлих ворвался в покои Владыки с видом полководца, победоносно завершившего войну.

– Мы напали на след, повелитель! Фургон выехал из города на рассвете через Северные ворота. Мои люди отправили во дворец гонца, а сами пустились в погоню.

– Поднимай особый отряд, Урлих! – приказал Кармал. – Распорядись, чтобы мне оседлали Нугаса. Мы едем следом.

– Не делай этого, повелитель! – взмолилась Лана. – Ты погубишь моих девочек и себя заодно!

Но Кармала уже не было в комнате.

Только однажды за свою жизнь Хайна чувствовала себя такой несчастной и испуганной. В тот день, когда Аина сказала ей, что скоро умрет.

– У меня высотная болезнь. Я много солнц сражалась с ней, но в конце концов она победила.

– Высотная болезнь? – переспросила маленькая Хайна, еще не осознав размера катастрофы, но уже холодея нутром.

– Да. Не все люди могут жить в горах. Тут другой воздух, у некоторых от него портится кровь.

– Но ты же сгорнийка!

– Сгорнам тоже знаком этот недуг. Просто те, кто ему подвержен, умирают очень рано. Мне повезло, что я родилась на Плоскогорье.

– А если ты вернешься на Плоскогорье, то исцелишься? – с надеждой спросила Хайна.

Аина покачала головой.

– Если бы я вернулась, прожив в горах два-три солнца, то, наверное, исцелилась бы. А теперь слишком поздно. Благодаря целебным травкам, я и так прожила гораздо дольше, чем могла надеяться. Не плачь, малышка. Умирать не страшно, поверь мне.

Но Хайна ничего не могла с собой поделать. Ее тело сотрясалось от сдерживаемых рыданий, слезы душили и жгли изнутри. Вконец измученная, она дала им волю и заплакала навзрыд. Она плакала и плакала, плакала до икоты, до судорог, до полного изнеможения.