Получалось, что от городского рынка, там конечная остановка многих маршруток, рядом граница города. До совхоза, на землях которого и раскинулся «Ассортимент», можно добраться пешком. Сначала вдоль «железки» до дачной, почти необитаемой в это время года, станции, а дальше через лес. Ну что ж, так тому и быть, завтра с утра пораньше в поход. Вернее, в рейд по тылам противника.

Вика на звонок ответила сонным и простуженным голосом. Сказала, что заболела и лежит с температурой.

— Тебе что-нибудь надо? А то меня завтра в городе не будет. — Максим вспомнил подзабытую легенду о несуществующей фирме, приславшей его сюда проводить маркетинговое исследование рынка.

— Нет, пока все есть, спасибо. А ты к вечеру вернешься? — поинтересовалась Вика и расчихалась. И, кажется, не расслышала ответ: «Не знаю».

— Ты позвонишь? — полуутвердительно спросила она.

— Да, когда вернусь. — Максим нажал клавишу отбоя, убрал телефон, расплатился с официантом и направился к своему «дому». Ничего, все к лучшему. Утром выходить рано, надо подготовиться, собраться с мыслями и еще раз мысленно повторить маршрут, вернее, его схему. Завтра придется действовать «с листа», во многом импровизировать, во многом полагаться на собственное чутье, интуицию, опыт и везение. Без него никуда, в заваренной каше оно почти основной ингредиент. И из всего вороха полученной информации Максим выудил только одну нестыковку: если верить устаревшей информации, то всего у предприятия в собственности было почти полторы тысячи голов разной скотины. Это не считая спецтехники, транспорта и прочих нюансов. С этим не вязались всплывшие только вчера вечером в памяти слова, сказанные водителем «бочки»: на территории — никого, зато чисто. А где та прорва народу, которая должна обслуживать все это хозяйство? К трактору, например, можно не подходить несколько дней, и с ним ничего не случится. А попробуй не накормить животных, что тогда? Передóхнут они в кратчайшие сроки, вот что. «Так не бывает», — пискнул автоответчик в подсознании, и Максим привычно ухмыльнулся. В этом городе очень многое из того, чего не должно быть, происходит регулярно и как нечто само собой разумеющееся. Как снег за окном, например, или дождь. Или удушливый смрад с мусорного полигона.

В утренних сумерках поезда и электрички вылетали из полумрака, как голодные драконы, проносились мимо с воем и грохотом, исчезали в снежных вихрях. Максим отбегал назад, проваливаясь в сугробы, пропускал монстра и снова возвращался к полотну «железки». Тихая и пустая в это время территория «колхозного» рынка давно осталась позади. Максим был единственным пассажиром, добравшимся до конечной остановки. До путей оставалось метров триста вдоль дороги, дальше налево и вперед — по слежавшемуся грязному снегу на насыпи вдоль рельсов. Шаг влево — проваливаешься без предупреждения чуть ли не по пояс, шаг вправо — рискуешь угодить под поезд. Поэтому Максим постоянно оглядывался и одновременно осматривался по сторонам. Но дорогу уже обступил лес, строгие темные ели и сосны подходили к железнодорожному полотну почти вплотную. Но зато между ними обнаружилась отличная тропа — утоптанная, хоть и кривая. Максим сбежал по насыпи, перебрался через канаву и выбрался на лесную дорожку. И пошел, уже быстро и не оглядываясь назад, как обычный человек, спешащий на утреннюю электричку. По пути Максим встретил только одного лыжника, тот мелькнул далеко справа, между темными стволами деревьев, и тут же исчез. Похоже, станция с романтическим названием «63-й километр» уже близко, раз появились первые признаки жизни. Правильно — справа уже показались крыши дачных домов, над одной из них поднимался дым. Место обитаемо, примем к сведению. Навстречу попался еще один «абориген»: низенькая тетенька в длинном пуховике, трениках и почему-то в резиновых сапогах вывела на прогулку двух своих питомцев — алабая и бассета. Сонные собаки, как коровы или козы, плелись за своей хозяйкой, причем черно-рыже-белый бассет топал последним. На Максима никто из этой вереницы внимания не обратил, даже не повернул голову в его сторону. Из наушников в ушах тетеньки лились медитативные песнопения, собаки исследовали каждый участок тропы. Бассет нахально лез вперед своего более рослого, чем он сам, собрата и топтался между длинных лап алабая, как в лесу. Максим еще раз обернулся на странную парочку псов и их индифферентную хозяйку, и двинулся дальше.

Тропа вывела его к маленькой станции. Максим пропустил пассажирский поезд, по деревянному настилу перебежал пути и выскочил к пустому перрону и закрытым окошкам касс. Между ними — доска с расписанием электричек. Согласно ему, последняя электричка ушла отсюда почти полтора часа назад, а следующая остановится еще через час. На всякий случай Максим запомнил время отправления следующих электричек вплоть до самого вечера и вышел из-под арки станционного здания. Дальше по небольшой, в несколько ступенек, лестнице поднялся в горку и оказался перед очередной тропой. Но она повторяла собой контуры занесенной снегом дорожки из бетонных плит и привела Максима к автобусной остановке. Здесь тоже никого, не видно даже проходящего транспорта, и ни звука, тишина даже «давит» на уши. По веткам елей и берез скачут белки, высоко над головой, хлопая крыльями, пролетела крупная птица. И эту идиллию нарушил звук работающего двигателя — справа к остановке приближался автомобиль. Вернее, два автомобиля, как чуть позже увидел Максим. Первый — ничем не примечательная белая «Газель», зато за ней шел старый знакомый Максима, «бычок» с кабиной синего цвета. Обе машины промчались прочь, Максим вышел на дорогу, постоял с полминуты, раздумывая, и решил от плана не отклоняться. Поэтому пересек вторую полосу и вошел в лес. Здесь, куда ни глянь, ни троп, ни вообще чьих-либо следов, кроме звериных. Если можно назвать зверем зайца или белку, конечно. Зато и усеянный опавшей еловой хвоей снег плотный, слежавшийся и под ногами почти не проваливается. Максим шел по насту, как по ровному асфальту, изредка оступаясь, местами снежная корка проседала под ногами, а кое-где даже проламывалась под подошвами ботинок.

Максим посмотрел на наручные часы — в дороге он уже почти два часа, из них только по лесу идет сорок минут. Время уходит быстро и незаметно, а признаков цивилизации вокруг никаких. Ни разбитой бутылки, ни банки из-под пива или «энергетика», ни кострища. Словом, ничего, что говорило бы о том, что здесь хоть изредка, но все же бывают люди. Место дикое, нетронутое, поэтому и муравейники здесь огромные, сразу три рядом. Максим подошел поближе, всмотрелся в аккуратные темные холмики между стволов высоких елей. И увидел четвертый муравейник, вернее, холмик земли, чуть присыпанный снегом. «Это еще что за…» — Максим обошел по очереди все «муравейники» и выхватил взглядом на фоне из темных стволов деревьев и теней на снегу пятый, чуть в стороне, в низинке. Этот по виду был старше остальных, успел немного осесть, а земля на холмике смерзлась. При этом на остальных «муравейниках» она лишь покрылась мокрым снегом после недавнего снегопада и выглядела так, словно ее перекопали только вчера. Или несколько дней назад — морозов не было уже больше недели, дело к весне, оттепели сменяют одна другую. Значит, и могилам не больше недели. «При чем здесь могилы?» — Максим осмотрелся еще раз. Ну да, все верно. Как по-другому можно назвать невысокие чуть продолговатые холмики земли, выстроившиеся в одну линию? Кладбище, какие могут быть варианты? Без оградок, без памятников и табличек с именами-фамилиями и годами жизни. Либо тех, кто лежит в земле, невозможно опознать, либо… Либо кому-то очень нужно скрыть нечто от остального мира. И если павших от сибирской язвы животных в нарушение всех запретов для утилизации вывозят на мусорный полигон, то от тел умерших людей, похоже, избавляются другим способом — закапывают в глухом лесу подальше от дороги. Странно, что в спешке не в одну яму всех покойников покидали… А ничего странного, все правильно — первый, тот, чья могила в отдалении, умер первым. Потом кто-то еще, его принесли сюда и закопали, через день-два третьего, четвертого… Инкубационной период этой заразы длится от нескольких часов до двух-трех дней. По срокам все сходится — объявление об «африканской чуме свиней» появилось именно неделю назад, тогда еще было холодно. Интересно, эти — язык не поворачивается назвать их людьми — в «Ассортименте» понимают, что происходит? Или просто в панике стараются замести следы: туши павших животных «утилизируют» на полигоне, трупы умерших от болезни людей — в лесу. И все это в полной уверенности, что никто не будет искать погибших, что их не объявят в розыск… Или, наплевав на подобную вероятность, по привычке понадеявшись на толстый кошелек и связи «наверху».