К началу сентября русский фронт стабилизировался на линии река Стоход — Киселин — Злочев — Брезжаны — Галич — Станислав — Делатынь — Ворохова — Селетин.

28 сентября командующий фронтом приказал 12-й кавалерийской дивизии перейти в район старой русско-австрийской границы у города Почаева. Соединение направлялось в те места, где находилась знаменитая Почаевско-Успенская лавра, основанная, в 1597 году, когда местный монастырь получил от помещицы Анны Гойской земляные и лесные угодья и чудотворную икону Успения Богородицы, доставшуюся от греческого митрополита Неофита. Монастырь недолго был православным, вскоре им завладел униатский орден Святого Василия. В 1831 году свет Православия вновь озарил это место, а в 1833 году обитель получает статус лавры — четвертой в России.

На переход полков 12-й кавалерийской дивизии в конном строю до новых позиций, которые занимала пехотная дивизия, ушло три дня. Шли под мелким дождем, который моросил целые дни, и холодным ветром, пронизывающим до костей. Лошади с трудом вытягивали ноги из грязи. Не было слышно разговоров, за которыми обычно коротается переход. Лишь изредка вылетало крепкое словцо, когда лошадь спотыкалась о вылезший на поверхность корень или оступалась в глубокую колдобину, пугливо шарахнувшись в сторону.

Система позиций, которую пехотная дивизия передала полкам Маннергейма, была основательно оборудована. Окопы глубокие и крепкие. Хорошая маскировка, связанная с рельефом местности. Много пулеметных ячеек, защищенных мешками с песком и стальными щитами — новинкой в русской армии.

Командир пехотной дивизии рассказал генералу, что здесь у них тихо и живут они с немцами почти мирно. Ежедневно в 12 часов дня русские и немецкие кухни одновременно выезжают к реке за водой, и никто по ним не стреляет. Солдаты даже помогают друг другу, вместе курят. Пехотинцы устроили в своих окопах огород. На насыпи, обращенной в сторону врага, посадили лук, а около ходов сообщения — картофель.

На язвительный вопрос барона: «А вы немецкий опыт быстрого выращивания однолетних огурцов еще не используете?» — пехотный генерал не отреагировал, с упоением рассказывая:

— Наш огород одновременно и маскировка, и для солдат свежие овощи, вот только мои офицеры боятся, как бы шальной немецкий снаряд не попал в него, ведь все грядки разнесет.

Командир пехотной дивизии передал Маннергейму хорошо оборудованный командный пункт на куполообразной «святой горе», откуда открывался многокилометровый обзор.

Квартирьеры дивизии поселили генерала с его адъютантом и денщиком, а также взводом охраны в старом барском доме на окраине города, около шоссе, ведущего к старому Почаеву. Штаб находился рядом, в двух домах, скрытых большим вишневым садом. Запущенные аллеи сада в золоте осенних листьев, сорная, уже поблекшая трава свидетельствовали о царящем в этом уголке духе запустения и одичания. Из окон спальни генерала со странным угловым диваном, спинка которого соединялась со шкафчиком, хранящим запахи вина и табака, открывались чудесные картины окрестностей лавры. Белые, величественные лаврские храмы как бы парили в воздухе над окружающими полями и лесами. Один из соборов, стоящий на отроге горы, император Николай I, посетивший лавру в 1842 году, назвал «дерзновенной постройкой».

Адъютант генерала ротмистр Скачков вместе с управляющим — старым поляком обошел весь дом и отобрал ключи ото всех дверей, то же сделал корнет — командир взвода охраны, проверив надворные постройки, флигель для слуг, каретник и сеновал.

Вечером генерал-майор Маннергейм принял доклады командиров бригад. Полки дивизии быстро обжили новые позиции. Лошади были отправлены в район Рудня Почаевская.

Проводив старших офицеров, Маннергейм вместе с адъютантом обошел все помещения усадьбы, обратив внимание на посты охраны и близость шоссейной дороги. У каретника генерала встретил управляющий и стал жаловаться на то, что солдаты охраны реквизировали у него все сено и овес.

— Представьте счет моему адъютанту, и мы полностью с вами рассчитаемся, — коротко ответил генерал.

Отправив Скачкова позаботиться об ужине, Маннергейм направился в сад. Здесь от влажной земли тянуло плотным густым запахом прелых листьев. В высоком небе торжественно проплывали облака, причудливо меняя окраску под лучами заходящего солнца. Сад с его заросшими дорожками чем-то напоминал счастливые годы детства в замке Лоухисаари, где было столько веселых игр со старшим братом Карлом и друзьями. «Как много прожито, как много пережито, — подумал Густав, — в будущем году мне уже 50, а что будет дальше?»

Лирическое настроение прервал подобострастный голос надоедливого управляющего этого старого поместья, хозяева которого сбежали вместе с австрийцами еще летом.

— Пан генерал, я уже сказал вашему очень милому офицеру, что на ужин мы можем приготовить вам только жаркое. Повара у меня давно нет, осталась одна кухарка.

— Вы разместили моих солдат? — спросил Маннергейм.

— Да, конечно, пан генерал, все сделано, и даже вашу светло-гнедую красавицу уже выгуливают.

— Спасибо, господин управляющий.

Войдя в дом, в широком вестибюле генерал увидел вставших по стойке «смирно» всех полковых адъютантов дивизии.

— Что это за парад, уважаемый капитан Рот? — обратился Маннергейм к старшему адъютанту.

— Ваше превосходительство, нам документы нужно подписать.

— Опять у вас недокомплект лошадей? — засмеялся барон. — Молчите? Но меня не проведешь, я точно знаю их количество. Вчера у моих окон, по шоссе, гусары катались на австрийских пулеметных тачанках, а лошадки-то у них были немецкие, знакомые мне — ганноверские. Ох, придется мне вас наказывать, все отчеты мне запутали. Давайте сюда ваши бумаги. Где нужно подписывать?

Маннергейму очень нравились окрестности Почаева. Он постоянно любовался ими, ежедневно выезжая на позиции полков дивизии. Извилистая дорога шла по холмам, где словно рукой неведомого сеятеля были разбросаны камни кремниевых пород, своими причудливыми формами очень напоминавшие сухие белые кости.

На фронте пока наблюдалось полное затишье, которое изредка прерывалось короткими артиллерийскими дуэлями, да ружейной пальбой по обнаруженным разведчикам с той или иной стороны.

Используя это благоприятное время, которого было так мало за годы войны, генерал приказал командирам бригад и полков научить своих офицеров готовить перспективные рисунки вражеских позиций, примерно с трех-четырех точек, что-то вроде панорамы. Это очень бы облегчало ориентировку.

Маннергейм помнил, как еще в Николаевском кавалерийском училище он, сидя в Красном Селе, в палатке, сражаясь с тучами комаров, рисовал позиции «неприятеля», укрепившегося в районе города Луги. Очень строгий преподаватель военной топографии и ситуаций штаб-ротмистр Николай Трамбицкий всегда особо отмечал «меткий глаз» и аккуратность Густава.

Генерал очень любил неожиданно экзаменовать наблюдательность командиров взводов и эскадронов, что было настоящей мукой для офицеров, так как Маннергейм не оставлял без внимания ни одной ошибки. Этот экзамен начинался так: генерал приглашал одного из офицеров, который оказывался рядом, к амбразуре в бруствере окопа, которая, по его мнению, была наиболее безопасна от пуль вражеского снайпера, затем говорил: