— Вот видите, корнет, вдали за второй линией проволочных заграждений бугорок. Как вы думаете, что это? — складка местности или немецкая офицерская землянка?

Есть ли у вас рисунок этого участка позиций неприятеля?.. Ах нет? Что ж, даю вам один день. Свое «произведение» пришлите мне через адъютанта полка.

— Владимир Константинович, — обратился генерал к своему адъютанту, — запишите мое задание и фамилию корнета.

— Ваше превосходительство, разрешите обратиться?

— Пожалуйста.

— Хотите увидеть интересный спектакль? — спросил командир эскадрона Стародубцев. — Мои разведчики ночью установили, что колья первой, самой близкой к немецким окопам, линии проволочных заграждений сентябрьские дожди основательно размыли и они плохо держатся в земле. Солдаты ночью крепко обвязали их веревками, концы которых находятся в этом окопе. Ваше превосходительство, разрешите начинать?

— Начинайте, штаб-ротмистр.

Тридцать наиболее крепких солдат и унтер-офицеров взялись за концы веревки и начали их медленно, не дергая, тащить.

Солдатское «радио» быстро донесло эту новость до всех траншей полков дивизии. Солдаты и офицеры, ожидая интересного зрелища, прильнули к амбразурам.

Первый ряд кольев немецкого проволочного заграждения вдруг неожиданно «ожил» и начал медленно падать, за ним потянулся следующий. Увидев, что с их заграждениями творится что-то неописуемое, немцы открыли бешеный ружейный и пулеметный огонь. Русские окопы не отвечали. Между тем третий ряд кольев, вслед за первым и вторым, медленно тащился к русским окопам. Веревки сделали свое дело. Предприятие увенчалось успехом, и насколько этот успех был велик, доказали яростные крики немцев, внезапно «оголенных» для русского наступления.

— Молодцы уланы, — сказал генерал, — всех разведчиков представить к награде. Теперь можно спокойно атаковать врага. Командуйте!

В едином порыве, с могучим «ура», вырвавшимся из сотен глоток, бросились в атаку уланы, поддержанные ураганным огнем полков дивизии. Немцы, не дожидаясь встречи с русскими штыками, поспешно покинули первую линию своих окопов. Примерно через двадцать минут уланы были во вражеских траншеях, загруженных одеялами, отобранными германской солдатней у местных жителей, и горами банок с мясными консервами.

— Вы все — мои герои, — говорил генерал, обращаясь к солдатам и офицерам, которые со счастливыми лицами вытягивались перед ним по стойке «смирно», — вы еще на двести метров приблизились к старой российской границе.

В середине октября установилась солнечная и теплая погода, как будто лето вновь собиралось вступить в свои права.

В один из дней епископ Кременецкий Дионисий, по просьбе благочинного (старшего священника) дивизии отца Федора, провел небольшую экскурсию по лавре, ее соборам и пещерной церкви с могилой игумена Иова.

— Почаевская лавра, — начал свой рассказ владыка, — славится в России и на Украине двумя своими святынями: иконой Почаевской Божией Матери и отпечатком стопы Богоматери, что находится на скале, под которой бьет чудесный родник. Летом, перед наступлением врага, чудотворная икона была отправлена в Киев. После отхода неприятеля, который испоганил все храмы и памятники лавры, церковная служба, несмотря на близость фронта, продолжилась. И сейчас, вы все это слышите, звуки 11-тонного колокола лавры бесят немцев и постоянно напоминают о мощи России, вселяя дух бодрости в ее воинов.

После этой экскурсии Маннергейм рекомендовал командирам бригад и полков дивизии проводить подобные мероприятия с солдатами и офицерами, которые попеременно отводились в Почаев на отдых.

Генерал обращал большое и серьезное внимание на духовную жизнь своих солдат и офицеров, поддерживая постоянные контакты с благочинным отцом Федором, который руководил священниками полков. Все они проводили большую, полезную работу среди солдат и унтер-офицеров. Помимо служб полковые батюшки беседовали с бойцами, помогали писать письма, следили за чистотой солдатского белья, ходатайствовали за нижних чинов перед командованием. Во всех боевых столкновениях, даже кавалерийских атаках, священники были на передовых линиях.

Окопное «безделье» очень надоедало солдатам и офицерам, и они искали любую возможность рассеять свою скуку. Драгун Петр Аникушкин решил немного позабавить своих товарищей. Он предложил солдатам своего взвода и эскадрона хорошо укрыться в окопе и по его команде громко кричать «ура!». Затея понравилась, после чего это сообщение было передано вправо и влево по цепи. Куда делись тоска и скука! Минут через пять громогласное «ура!» прорезало вечерний воздух. Немцы, не зная в чем дело, открыли сильный огонь. Пули стаями летали над головами драгун, а навстречу им широкой волной разливался удальской победный возглас. Больше часа враг стрелял впустую, а драгуны сидели и посмеивались, благодаря Аникушкина за доставленное удовольствие.

Интересный случай был и на позиции ахтырцев. Один из гусар, находясь в секрете, обнаружил пулемет, который стоял на бруствере вражеского окопа, совсем без маскировки, видимо, его подготовили к атаке. Дождавшись ночи, гусар бесшумно, как кошка, подполз к пулемету и обвязал его колеса прочной веревкой. После этого он тихо расчистил небольшой тоннель в проволочных заграждениях против того места, где стоял пулемет, и затем возвратился к своим, волоча за собой конец веревки.

Молниеносным усилием гусар, дружно взявшихся за веревку, пулемет был сбит с бруствера и, прыгая по полю, направился к русским окопам. Немцы бросились его догонять, но дружный залп гусар положил их всех на землю. Пулемет гусары благополучно дотащили до своего окопа.

Награждая находчивого гусара Георгиевским крестом, генерал Маннергейм шутливо сказал:

— Я теперь жду донесения о том, что в следующий раз белгородские уланы, конечно не без помощи казаков, притащат на наши позиции целую немецкую батарею. Думаю, заранее в штабе армии надо заказать побольше Георгиевских крестов. Богатый опыт все тащить у врага с помощью веревок у нас уже есть.

Благодаря установленному генералом порядку: неделя на позиции, неделя в тылу, — у офицеров появилось больше свободного времени. И это время хотелось провести с какой-нибудь хорошенькой барышней к несомненной пользе если не для души, то хотя бы для бренного тела. И вот тоскующие взоры лихих кавалеристов стали обращаться к молодым женщинам, которые, несмотря на запреты, связанные с фронтовой полосой, известными только им путями стекались в Почаев на богомолье.

Кроме того, Маннергейм, закрывая глаза на директивы Ставки, разрешал офицерам группами по три-четыре человека отправляться для «встречи с женами» в недалекий Кременец и даже в Ровно.

Однажды, вернувшись в Почаев после одной из таких «встреч», радостный и хмельной генерал Жуков обратился к Маннергейму:

— Густав Карлович, хватит тебе, сидя у окна, пожирать глазами молодых богомолок. Поехали к моим друзьям. Там обойма молодых женщин и мой друг, да и тот хромой. Условия великолепные: масса комнат, а постелей не сосчитать.