Однако периодически в национал-социалистической пропаганде происходили сбои, вроде заявления Йозефа Геббельса о том, что «миссия женщины состоит в том, чтобы быть прекрасной и приносить на свет детей. /…/ Женщина, как птица, прихорашивается для своего самца и несет для него яйца. Самец же берет на себя заботу о добыче пищи и защите гнезда, прогоняя врагов».[81]Вроде бы и соответствует только что процитированным гитлеровским постулатам, но оттенок, интонация – уже совершенно иные. И вот уже – отклик толпы – возмущенные письма в газеты о том, что «нам нужны не несушки яиц, а женщины – надежные товарищи в жизни».

Собственно, так оно и было: немецкая женщина вдоволь наигралась в суфражистку в двадцатые годы и теперь с благодарностью принимала возможность быть именно женщиной, однако отказываться от своих прав и привилегий она не собиралась. Соответствующим образом было построено и отношение к ней в быту. Тут даже не о Материнском кресте надо говорить, хотя сама по себе награда за многодетность уже достойна внимания, а о том, что в Третьем рейхе имело место уважение к женщине на самом повседневном уровне, которого так упорно и безуспешно добивалась наша отечественная интеллигенция. Правда, стоит уточнить, к немецкой женщине.

Да и вообще не стоит забывать о том, что все, что было в рейхе доброго, предназначалось исключительно для немцев. Те же, кому немцем родиться не посчастливилось, должны были радоваться уже тому, что им позволяется дышать. Гитлер стремился к благу для народа, но только для своего народа, в самом узком смысле этих слов. Миром должны были править представители арийской расы, в их интересах он и перестраивался.

На чем же мы остановимся в итоге после этих пространных рассуждений? Пожалуй, лишь на том, что большинство легенд о сексуальных и межполовых отношениях в Германии гитлеровских времен малосостоятельны. Большая часть того, что говорится и пишется о шокирующих подробностях личной жизни подданных Гитлера и о поражающей воображение распущенности членов ордена СС, – есть не что иное, как обломки и остатки добротной пропаганды – наследства двух мировых войн. На деле же Третий рейх был в этом плане государством более чем консервативным. В общепринятых нормах морали, разумеется, это не найти отражения не могло.

Низкий старт, господа!

Близится Эпоха великих дел.

Страна величаво выходит из кризиса

По ступенькам из мёртвых тел.

Николай Горбунов. «Однажды в Америке»

Евреи в Германии не появились из ниоткуда, не свалились с неба и не просочились через границы незваными. Напротив, их пригласил на свои земли один из влиятельнейших политиков немецкой истории – прусский король Фридрих Великий. Пригласил, велел тщательно переписать и выдать паспорта. Собственно, с тех пор и появились еврейские фамилии «немецкого образца», а среди многочисленных немецких диалектов возник странновато звучащий «суржик» – идиш. Зачем монаршей особе понадобилось пойти на такой шаг? С единственной, вполне понятной всем, в том числе и самим евреям, целью – ради выгоды. На ту пору представители этого древнего народа подвергались преследованиям по всей Европе, а особенно – в Испании и Франции. Посему предложение прусского короля они приняли с радостью. А он, в свою очередь, заполучил немалое число благодарных подданных, поклявшихся хранить ему верность и регулярно платить весьма многочисленные налоги и подати. Фридрих был мудрым человеком, прекрасно знал историю и понимал, насколько легко малочисленные диаспоры ассимилируются среди более сильных и многочисленных национальных групп и сколь полезна такая ассимиляция, приносящая свежую кровь и новые элементы культуры. Исходя из этого знания, он ожидал, что не пройдет и ста лет, как еврейская диаспора, приглашенная им в Пруссию, исчезнет, растворившись в германском народе. Возможно, немцы и станут несколько смуглее и будут предприимчивее в торговле, однако капля еврейской крови потеряется в бочке крови прусской. Вышло же все совершенно иначе: королю не приходилось еще иметь дело с таким особенным народом, как дети Израиля. Приняв немецкое гражданство и отчасти язык, глубоко влившись в германскую культуру, еврейская диаспора не ассимилировалась, но оставалась в достаточной мере замкнутой на себя. Свойственный этому народу с древнейших времен партикуляризм не позволил планам Фридриха сбыться в полной мере. Впрочем, налогоплательщиками евреи были образцовыми, подданными весьма законопослушными, так что король отнюдь не проиграл. Да и Германия в целом, после ее объединения в 1871 году, оказалась в выигрыше: устойчивый средний класс очень во многом формировали почитатели Закона Моисеева.

Отчего же вдруг в Германии начала ХХ века появился такой жгучий антисемитизм? С чего рядовой немецкий обыватель, три поколения семьи которого покупали продукты в еврейской бакалейной лавке на углу, стал считать бакалейщика своим лютым врагом и подозревать, что тот отравляет продукты? Тому есть несколько объяснений, и первое из них – австрийское влияние.

Сколько ни читай о бисмарковском объединении Германии, все время вызывает удивление: отчего железный канцлер объединил не всех немцев, отчего в его планы консолидации не вошла Австро-Венгерская империя? Мало того, он даже антиавстрийскую кампанию провел, выиграв весьма успешно войну с южным соседом. А ведь там, за рубежом, осталось едва ли не больше немцев, чем в самой Германии! Ответ между тем довольно прост: Отто фон Бисмарк не хотел привносить в новую империю, создававшуюся им для Фридриха Вильгельма IV, дурного австро-венгерского наследия – раздробленности. Потому что этой радости ему хватало и в Германии: канцлеру еще только предстояло объединить в одно государство отдельные германские земли, население и правительство каждой из которых далеко не всегда желало признавать главенство Пруссии. Австро-Венгрия же, хотя и была внешне единым государством, во главе которого стояла правящая немецкая династия, представляла собой на ту пору воплощенный хаос. В ее пределах существовали, причем зачастую достаточно самостоятельно, придерживаясь собственного обычного права, обычаев и религии, десятки различных национальностей. Каждая из них – мадьяры, чехи, словаки, хорваты и другие – мечтала, разумеется, о самостоятельности и независимости, о том светлом дне, когда немецкий перестанет быть государственным языком и у них, окраинных народов, будут в их стране такие же права, как и у немцев. Вполне понятно, что самые активные представители этих национальностей старались приблизить этот момент, продвигаясь во властные эшелоны, добиваясь экономического и политического влияния. Каждый народ стремился перетянуть одеяло на себя.

Слабое государство было не в состоянии обеспечить должного центростремительного эффекта, и страна постепенно скатывалась в состояние хаоса, в конце концов погубившее ее и расколовшее некогда великую империю на множество осколков. Так что тут Отто фон Бисмарка понять можно вполне.

Но какое отношение все это имеет к антисемитизму? Самое непосредственное: в таких условиях не могла не расцвести пышным цветом ксенофобия всех сортов и мастей, в том числе антисемитизм. У австрийских немцев вызывала раздражение и неприязнь любая форма самостоятельности любого негерманского народа в пределах империи. Любая попытка представителя иной национальности приложить руку к управлению государством, которое по сути своей изначально было германским, воспринималась как покушение на права немцев. А надо знать, что как раз к последней трети XIX века смягчение обычаев и правил (это бесспорное завоевание революций последних двух веков) привело к тому, что формально любой гражданин империи мог стать сенатором, министром, чиновником.