её при этом трогать нельзя — надо было сразу предупреждать. Ты ж моим наставником был.

Егор притух — аргументы закончились.

— Там, на болоте, ещё и мужик появлялся странный, — добавил Захар.

— Вот, кстати, да, — кивнул я. — Мужик меня куда больше озадачил. Посмотрел и исчез. Не то колдун, не то чёрт его знает.

— А может, это охотник был, — сказал Захар. — Зашёл за дерево и Знаком перенёсся. Мы ж не смотрели…

Это да. Лоханулись. Надо было обследовать местность. Впрочем, я ещё обследую. И не только на предмет Знака. Меня это болото теперь сильно заинтересовало. А вдруг там через каждые десять метров по десять родий лежит? А мы, как дураки, по лесам скачем, кровью за прокачку платим.

— Скажи мне, Владимир, как ты так умудряешься? — вздохнул Егор. — Ну вот куда ни ступишь — везде что-то странное, что-то необычное. Я сколько лет на свете живу — и всё вроде ясно, всё понятно. А вокруг тебя вечно что-то эдакое…

Но я его уже почти не слушал. Меня посещали мысли. Глубокие мысли.

— А территория там вообще — чья? — спросил я.

— Территория? — удивился вопросу Егор. — Уездная, вроде. Не помещичья.

— Угу.

Я встал и двинулся к выходу. Егор и Захар потянулись за мной.

А я спустился вниз и нашёл в графском кабинете Тихоныча. Тот ещё не успел слинять, хотя практически уже стоял на пороге.

— Отбываю, Владимир Всеволодович! Сегодня, наверное, не ждите, в Ужиково заночую. А завтра с докладом — к вам.

— Погоди, я тебе ещё в нагрузку задачу дам. Значит, Тихоныч, дело такое: мелиораторы мне нужны.

— Кто⁈ — вытаращил глаза управляющий.

— Мелиораторы. Чего ты так удивляешься, будто я у тебя разработчиков 1С спрашиваю? Тут через каждые два шага болота, местные, вон, даже сорта их различают. Значит, должны быть методы осушения.

— Методы, вестимо, есть. И люди найдутся. Но ведь вокруг нашей усадьбы, слава богу…

— Надо не только о себе думать, Тихоныч, но и о благе всего человечества, — сказал я с наставническими интонациями. — Поэтому мы будем осушать в хрен никому не упёршееся болото в глухом лесу. И это приведёт нас к величию.

— Сделаем, — кивнул Тихоныч. Видимо, уже примирился с самурайской концепцией: «нет цели — только Путь».

Проводив его взглядом, я повернулся к Егору и задал следующий интересующий меня вопрос:

— А скажи мне, друг мой, такую вещь: как можно изгнанного из ордена Клинков пацана приписать к нашему ордену?

* * *

Приписать Захара к ордену Падающей звезды было нифига не так же просто, как отправить ребёнка в летний лагерь. Однако исконно русское отношение чувствовалось здесь на каждом шагу.

— Ну-у-у… — почесал голову Прохор, который так и осел в Оплоте на постоянном дежурстве, мотивируя это отпуском. — Вообще — можно, да.

И уставился на меня.

Мы с Захаром и Егором стояли перед достопамятным столом, где меня в буквальном смысле через пень-колоду посвятили в рыцари ордена, и где я сдал свой первый хабар.

— Очень хорошо, — поддержал я начинание Прохора. — А как?

— Порядок есть.

— Мы уже замечательно продвинулись! Можем взять перерыв и сходить покурить. Дело-то нешуточное.

Срисовав глумление, Прохор нахмурился и поправил повязку на глазу.

— Вообще-то, по правилам, надо созвать общее собрание, чтобы пришли все охотники ордена или хотя бы девять десятых. Потом — голосование. Когда большинство проголосует за — тогда и да. А нет — так нет.

Звучало логично. Более того — звучало по-человечески правильно.

Охотник — работа серьёзная. Да, тут вечная нехватка кадров, и новичков стараются не упускать. Но если человек, в котором открылась Сила, проявил себя как негодный к службе, то и для него самого, и для остальных лучше, чтобы он держался от этой службы подальше. Соответственно, когда встаёт вопрос о реабилитации, к процедуре этой надо подходить с толком и расстановкой. Всё взвесить и прийти к коллективному решению.

Только вот нюанс. Организовать Зум-конференцию не позволяли технологии, равно как и создать пост с голосовалкой. А собрать девять десятых ордена, который состоит из, по сути, автономных охотников, которые ни перед кем не отчитываются в том, где они шорохаются — задачка та ещё. Особенно если учесть, что охотники падки на кости и родии, а ради административных вопросов отменять свои планы очень сильно не любят.

— Сколько всего человек в ордене? — спросил я.

— Да хрен их знает! — фыркнул Прохор. — Человек двадцать было. А там — мож, кто и помер уже. Чай не городские стражники, не вшей давят — делом опасным занимаются.

Часть меня, конечно, возмущалась. Вообще всему. И требовала, чтобы была введена жёсткая система учёта и отчётности, чтобы хотя бы раз в неделю каждый охотник приходил отмечаться и держал в курсе обо всех своих планах.

А другая часть смотрела на первую, крутила пальцем у виска и спрашивала: «Ты, для начала, сам-то будешь отмечаться каждую неделю и о планах отчитываться?»

Ответ: нафиг. В жизни охотника мне нравилась именно свобода. Но свобода, блин, очень удобна, когда она про тебя. А когда про других — тут твои удобства заканчиваются и начинаются головняки пополам с геморроем. Вот прямо как сейчас, ага.

— Дементий, вот, — проворчал Прохор, просматривая записи в журнале. — Три месяца уже хабар не сдавал. Помер, поди. А может, в городе сдаёт. Кто бы его знал…

— Помер Дементий, — вступил в разговор Егор. — Когда на колдуна ходили, я узнал. В Пекло подался — там и сгинул, даже костей не осталось.

— Помянуть бы, — вздохнул Прохор. — Лихой охотник был…

— Всех поминать — поминалка сломается.

— Твоя правда…

— Короче, мужики, — напомнил я о себе. — Давайте какие-то варианты, что ли, искать. Всем — какая разница, в конце-то концов? Эти охотники годами друг друга не видят, некоторые, наверное, даже не знают друг о друге. Захар моим учеником будет. Сответственно, все его косяки на меня повалятся, если что, несу полную ответственность. А если он из-под меня живым выползет, то и никто другой