– Я что, первым пойду? – простонал Фарфаль, вцепившись в мешок.

– Ну конечно!

– Но там же так холодно!

В ответ отец ткнул ему в спину не терпящим возражений пальцем. Несчастный Фарфаль, ворча, полез через раму, Бальтазар следовал за ним.

– Как же тут гадко! – поделился Фарфаль, оказавшись на месте.

Они вышли из хижины в конце времен, и парень тут же согнулся в три погибели, нашаривая под ногами голыши. Вот уже первый блеснул зеленым в глубине заколдованной торбы; за ним последовал второй. Небо было совсем темное, но при этом казалось, что нечто заполняет его собою – нечто, не имеющее формы и очертаний.

Вспыхнуло что-то вроде молнии, и в ее свете Фарфаль увидел, как высоко на вершине холма отец срывает сети с древесных ветвей.

Раздался треск. Сети загорелись и в мгновение ока от них ничего не осталось. Бальтазар примчался сверху, самым неграциозным образом и едва переводя дыхание.

– Это Ничто! – выдохнул он, тыча в небо. – Ничто пожирает холм! Скоро оно захватит здесь все!

Пришел могучий порыв ветра. На глазах у Фарфаля его отец оделся сеткой трещин, потом оторвался от земли, взмыл в воздух и исчез. Фарфаль отшатнулся назад, подальше от жадного Ничто, от тьмы внутри тьмы, окаймленной крошечными молниями по краям, а потом повернулся и побежал – в дом, к спасительной двери во вторую комнату. Но вместо того чтобы войти, он встал на пороге и стал глядеть, как умирает Земля. Фарфаль Неудачливый смотрел, как Ничто поедает стены сада и дальние холмы, и небо; он смотрел, не мигая, как Ничто поглощает холодное солнце. Он смотрел, пока не осталось совсем ничего, кроме бесформенной тьмы, которая ласково потянулась к нему, словно ей не терпелось поскорее со всем здесь покончить.

Только тогда Фарфаль вошел в комнату, в отцовское святилище за миллион лет до конца света.

Во внешнюю дверь кто-то со всей дури грохнул кулаком.

– Бальтазар? – громоподобно осведомились во дворе. – Я дал тебе день, о котором ты молил, негодяй. Теперь давай сюда мои тридцать камней. Гони камни или даю тебе слово, твои сыновья отправятся вон из этого мира на бделлиевые копи Телба, а женщин возьмут музыкантшами в чертог наслаждений Люция Лима, где им будет оказана высокая честь услаждать сиятельного Люция Лима – это я! – музыкой, танцами и пением, пока он атлетично и страстно любит своих катамитов. Я даже слов тратить не хочу на описание судьбы, которую я уготовил для твоих слуг. Твое заклинание сокрытия – форменная дешевка, ибо, как видишь, я довольно легко отыскал эту комнату. А теперь выкладывай мои тридцать камней, пока я не высадил эту дверь и не пустил твою разжиревшую тушу на кулинарный жир, а кости не кинул собакам и деодандам.

Фарфаль задрожал. Время, подумал он, мне нужно время. Сделав голос как можно гуще, он заорал в ответ:

– Погоди одну только минутку, Люций Лим. Твои камни здесь. В данный момент я занят сложнейшей магической операцией, призванной очистить их от злых сил. Если меня потревожить, последствия могут оказаться катастрофическими.

Паническим взглядом он окинул комнату. Конечно, единственное окно так мало, что через него никак не пролезть, а по ту сторону единственной двери поджидает нетерпеливый Люций Лим.

– Вот уж и правда Неудачливый, – горько вздохнул он.

И принялся сметать в выданный отцом мешочек все диковинки, безделушки и причиндалы без разбору – стараясь, тем не менее, не коснуться зеленой флейты голой рукой. Все это благополучно ухнуло внутрь, причем хитрая торба ничуть не потяжелела и даже выглядела не более полной, чем всегда.

Фарфаль уставился на раму в центре комнаты. Единственный выход, и тот ведет в Никуда, к самому концу времен!

– Довольно! – сообщили из-за двери. – Мое терпение лопнуло, Бальтазар. Я уже отдал поварихе распоряжение пожарить мне на ужин твои внутренности.

Донесшиеся вслед за этим звуки могло издать только что-то очень тяжелое и твердое, чем изо всех сил долбанули о дверь.

Впрочем, дальше раздался крик, а еще дальше все стихло.

– Он что, мертв? – поинтересовался голос Люция Лима.

– Видимо, да, – отвечал другой, похожий на одного из Фарфалевых единокровных братцев. – Подозреваю, что на дверь наложена магическая защита.

– В таком случае, – решительно заявил Люций Лим, – мы войдем через стену.

Фарфаль был, может, и неудачлив, но отнюдь не глуп. И память имел хорошую. Он снял с гвоздя лакированную черную шкатулочку на шнурке. Внутри что-то пошевелилось и заскреблось.

– Папа говорил ни в коем случае не двигать раму, – тихо сказал сам себе Фарфаль.

И, как следует упершись в нее плечом, толкнул. Тяжеленная штуковина сдвинулась аж на целых полдюйма. Заливавшая ее тьма дрогнула и постепенно сменилась жемчужно-серым светом.

Фарфаль Неудачливый повесил коробок себе на шею.

– Вот так куда лучше, – молвил он, оторвал от тряпки длинную полоску и примотал себе к запястью кожаный мешочек со всеми сокровищами Бальтазара Хитроумного.

В стену что-то гулко ударило.

Фарфаль прыгнул в раму…

…и стал свет, такой яркий, что ему пришлось закрыть глаза.

Он падал.

Или, возможно, парил в воздухе, плотно зажмурившись от слепящего света и ощущая, как ветер бьет по щекам.

Что-то столкнулось с ним, а потом обняло со всех сторон. Вода была соленая, теплая, и Фарфаль забарахтался, слишком растерянный, чтобы дышать. Голова его пробила поверхность, и он заглотнул полные легкие воздуха. А потом не то чтобы поплыл, а, скорее, полез через воду, пока не нащупал какое-то растение, не встал на четвереньки и не выбрался из зеленого моря на сухой и пружинистый берег, истекая водой, будто губка.

* * *

– Свет… – сказал торговец, – свет там был просто слепящий. А ведь солнце еще даже не встало. К счастью, мне удалось раздобыть вот это, – он постучал по солнечным очкам. – Кроме того, я стараюсь держаться в тени, чтобы не обгореть слишком уж сильно.

– А что теперь? – спросил я.

– Теперь? Я продаю безделушки. И ищу себе новое окно.

– Вы хотите вернуться обратно, в свое время?

– Вот еще! Оно давно умерло. Все, что я знал, и все мне подобные сгинули. Там только смерть. Я не вернусь во тьму в конце времен.

– Куда же тогда?

Он поскреб загривок. За воротом рубашки я разглядел маленькую черную шкатулочку на шнурке, не больше медальона. Внутри, кажется, что-то пошевелилось. Может быть, жук? Во Флориде полно крупных жуков, ничего необычного в этом нет.

– Я хочу отправиться к самому началу, – сказал мой гость. – Туда, откуда все пошло. Я хочу увидеть свет пробуждающегося мира, увидеть зарю вселенной. Если я от нее ослепну, пусть будет так. Я хочу быть там, когда родится новое солнце. Этот ваш древний свет недостаточно ярок для меня.