— Прошу вас, не отказывайтесь от моей помощи…

— Что вы можете, господин полицейский?

— Найти убийцу вашей сестры.

— Мне это безразлично, — сказала она, закрывая голову платком. — Что вы еще можете мне предложить?

На этот вопрос Ванзаров еще не готов был ответить достаточно искренно.

— Все, что будет в моих силах, — сказал он.

— Не так уж и много, — Агния улыбнулась.

— Мы все шестеренки великого механизма, немыслимого и огромного, который управляет нами, нашей волей и нашими поступками… — проговорил вдруг Ванзаров.

Аглая взглянула так, как будто он сказал что-то совсем ужасное, и побежала со всех ног. Нагонять ее Ванзаров не стал. Испуг барышни имел только одно объяснение: она слышала эти слова раньше от кого-то другого.

Что-то слишком популярны стали шестеренки судьбы.

В конце присутственного дня в приемном отделении сыскной полиции остался только Кунцевич. Он занимался с бумагами, которые сыпались, как из дырявой тучи. Запросы и требования в сыск слали все кому не лень. От Департамента полиции до тюремного ведомства и канцелярии градоначальника. Значительную часть служебного времени чиновник сыска разгребал бумаги и производил новые, готовя справки, рассылая по участкам требования к розыску или установлению места пребывания, составлял отчеты о проверке задержанных на предмет обнаружения разыскиваемых или беглых лиц, особенно политических. И тому подобная бесконечная канитель. На десять человек Управления сыска в среднем приходилось до сорока тысяч документов в год. Каждый из них был наиважнейшим, требовавшим немедленного ответа или действий. Удивительно, что сыск еще успевал ловить воров и убийц.

В этот день бумаг было особенно много. Кунцевич старался как мог, но стопка слева не уменьшалась. Ему хотелось домой, напиться чаю и упасть на диван, вытянув ноги, — обычное и простое человеческое желание. А вместо этого он вынужден был вникать в суть запроса Владимирской тюрьмы, до которой по этапу не добрался какой-то вор по кличке Козырь, которого теперь следовало поймать в столице и вернуть обратно. Зачем Козырю пробираться в столицу, а не залечь поблизости, в Москве, где-нибудь в тихом доме с садиком в Марьиной Роще, было не ясно. Нет чтобы отправить запрос в московский сыск, так шлют сразу в столицу. А может, этот Козырь уже сидит в подвалах Апраксина рынка или ближних кабаках. Кунцевич решил, что напишет запрос во второй участок Спасской части, на которой располагался рынок, пусть проверят. Заодно пусть запрос уйдет в третий участок Казанской части, пусть и там поищут.

В приемную вошел какой-то посетитель. Не отрываясь от бумаг, Кунцевич взглянул на него. Это был господин довольно высокого роста и крепкой комплекции, в отличном английском пальто, рублей за сто, не меньше, и костюме, какой чиновник сыска не мог бы себе позволить даже на официальном приеме в Министерстве внутренних дел. Про золотое пенсне и массивный перстень и говорить нечего. От господина исходил ощутимый дух богатства и успеха. Он огляделся с таким выражением, будто попал в чумной барак. Во всяком случае, Кунцевичу так показалось.

— Что вам угодно? — строго спросил он.

— Это сыскная полиция?

Кунцевич не обладал ни силами, ни чувством юмора, чтобы шуткой ответить на столь наивный вопрос.

— Приемные часы закончены. Заявление извольте подать через свой участок.

— Мне не нужно заявления, — ответил господин, передумав снимать перчатки. — Я ищу вашего чиновника.

— По какому делу?

— Скажем так… — господин замялся. — Он просил меня сообщить ему, если я вспомню нечто важное для него…

Было заметно, особенно опытному глазу сыщика, что господин в непривычной обстановке чувствует себя неуютно. И хотел бы поскорее уйти.

— Как фамилия чиновника? — спросил Кунцевич, прикидывая, как немного отведет душу и поводит богача за нос.

— Ванзаров, Родион Георгиевич.

В любом другом случае Кунцевич проявил бы чудеса чиновной волокиты. Но только не в этом.

— Его нет в столице, — ответил он. — Можете оставить сообщение, я передам.

— А где он?

— В Павловске, — сказал Кунцевич, прикинув, что это не является разглашением секретной информации.

— В Павловске… — повторил господин раздумчиво.

— Так вы оставите сообщение для Родиона Георгиевича?

— Нет, благодарю вас, — ответил господин, надевая новую и модную шляпу. — Я, пожалуй, сам съезжу в Павловск, давно там не был.

— Как вам будет угодно, — разбираться с капризами у Кунцевича не было желания. — Кто приходил, что сообщить?

— Доктор Юнгер, — ответил господин с легким поклоном. — Надеюсь, увижу его завтра.

И он покинул приемное отделение, оставив за собой шлейф запаха дорогого одеколона.

Кунцевич с тоской подумал, что ему никогда вот так роскошно не выглядеть. Как ни старайся. Жалование чиновника сыска и пальто за сто рублей, не говоря о пенсне с перстнем, вещи несовместимые. Вздохнув, Кунцевич вернулся к запросу о поисках сбежавшего Козыря.

Такого коварного удара Управляющий никак не ожидал. На срочное заседание Комитета явился только брандмейстер. Дубягский был не в состоянии оторваться от больничной кровати, на которой его оставили, укрыв одеялом. Но вот поступку Сыровяткина прощения не было. Вместо того чтобы стараться в городе найти убийцу и уже написать победное донесение начальству, полицмейстер заявил, что занят и не может присутствовать. Когда же Антонов спросил: что за дела такие срочные, оказалось, что Сыровяткин готовит городовых для какого-то сверхсекретного дела, которое устраивает этот пресловутый Ванзаров.

Антонов хотел в лицо сказать все, что думает о предателе, но решил приберечь слова на потом, когда Сыровяткин одумается и поймет, что интересы города куда важнее его личных.

Заседать на пару с Булаковским толку не было. Что может брандмейстер? Утопить Ванзарова из брандспойта? Так ведь этот, пожалуй, выплывет. Не утонет. Антонов с болью в сердце смотрел на все, что красовалось на столе. Супруга расстаралась как могла. А этот предатель Сыровяткин нашел себе дела поважнее.

Булаковский сидел с видом полностью удовлетворенного жизнью человека.

— Что, Петр Парфенович, делать будем? — спросил Управляющий.

— Да, большой вопрос, Василий Ильич. Затруднительное положение. Команда моя в постоянной готовности.

— Это замечательно. А не знаете, куда наш дражайший Константин Семенович сегодня определился?

— Никак нет, — ответил брандмейстер, подправив ус. — Он мне не докладывает.

— А вы спросили, как я велел?