Из Отфора был срочно вызван Бертран де Борн, но, увидев траурное настроение Тулузы, он и сам пожелал примкнуть к Пейре, с которым они теперь только и делали, что день-деньской заливали свое горе вином.

Несколько раз Раймон подсылал к Видалю гонцов с письмами, в которых новый тулузский сюзерен обещал ему богатые деревни в обмен на его улыбку и сундуки с золотом за песню.

Но Пейре не желал ничего и никого слышать. Золото перестало его интересовать. Присланных же Аделаидой красоток прогнала в три шеи супруга Видаля, несравненная Апполинария Константинопольская, с которой он сочетался браком в ставке Английского Льва на Кипре.

Наконец Аделаида нашла способ спасти трубадура. Она собрала всех рыцарей, которые только смогли услыхать ее зов, и прекрасных дам, которые с богатыми дарами и словами любви бросились к ногам безродного музыканта, умоляя его вернуть им радость и веселье.

Раймон страдал из-за того, что какой-то Пейре Видаль имеет влияние, которое он, тулузский граф, наверное, никогда не сможет снискать. Скорее всего, он убил бы безобидного Пейре, если бы не боготворил его голос и не стремился хотя бы время от времени слышать его песни.

В это время я возобновил отношения с все еще крепким стариком Мишелем де Савером и от его имени перезаключил договор с Раймоном Шестым, бравшим теперь под свое покровительство самую сильную и знаменитую в Лангедоке школу наемных убийц.

За это соглашение де Савер теперь сам платил мне проценты, как когда-то это делал за меня мой сеньор. Справедливость восторжествовала.

Подросли и сыновья Раймона, но я не занимался этими лоботрясами, отдавая все свои силы подготовке тулузских воинов и укреплению крепостей. Подобно Раймону Пятому, его старший сын также женил своих сыновей на подобранных для них невестах. Все было более или менее ничего, если бы не странное предчувствие надвигающейся беды. Казалось, все позади, уже начал забываться старый и правящий долгие годы тулузский граф, снова пел Пейре Видаль, и вокруг него собиралось изысканное общество прославленных рыцарей и прекраснейших дам, жизнь уже снова взяла бразды правления в свои натруженные руки.

Раймон Шестой отстроил две новые академии и университет, в которые приходили пешком и приезжали на конях и в дорогих каретах желающие приобщиться к знаниям молодые люди. Возводилась духовная католическая семинария и повсеместно строились новые церкви, прославляющие деяния крестоносцев в Святой земле. Была расширена торговля вином и оружием. А в Тулузу вдруг хлынули редкостные восточные товары, перевозимые через Кипр. Так что наши дамы ходили разодетые в дорогие платья султанш и рыцари пленяли взоры шелковыми плащами всех цветов и оттенков, которые только можно было вообразить.

На ярмарках появились восточные специи, и повара вовсю употребляли их в различных блюдах, воображая, будто стряпают те же самые кушанья, которые вкушает каждый день Саладин со своими тремя сотнями прекрасных наложниц.

Но... как это часто бывает, счастье и радость были прерваны в единый миг.

Ровно через год после восшествия на престол Раймона Шестого последовало страшное известие – тулузский граф спешно призывается к своему королю в Париж. Еще до этого ползли тревожные слухи о том, что в Лувре недовольны разросшимися и богатеющими год от года катарскими общинами. На самом деле это можно было прочесть так: Париж недоволен богатством Тулузы и требует отдать ему его долю по праву властелина.

Вместе с Раймоном в Париж отправились бароны из его постоянной свиты и специально подготовленные мною телохранители, так что я не опасался за жизнь сеньора, предпочитая делать свое дело.

В отношении французского короля мы ожидали чего угодно. Того, что Раймона попросят уделять больше внимания католическим орденам и общинам, выклянчат деньги на строительство храмов и монастырей во Франции или заставят сделать роскошные подарки самому королю или его министрам. Но все обернулось намного суровее.

Раймон Шестой был вызван в Париж на суд.

– Вы являетесь катаром? – спросил судья, едва только Раймон и его люди заняли предназначенные для них места напротив судейского места.

– Нет, я католик. – Раймон пожал плечами, что-что, а если бы он, самый богатый граф, вступил в общину, об этом не услышали бы разве что глухие.

– Причащаетесь ли вы святых даров? Ходите ли на службу?

– И причащаюсь, и хожу, и возвожу храмы. – Больше всего на свете Раймон в этот момент желал уйти, не отвечая ни на один вопрос навязчивого священника.

– Признаете ли вы власть святой Римской церкви? – продолжал расспросы дознаватель.

– Да, признаю, как все. Почему меня об этом спрашивают?

– Как все в вашей общине? Но, возможно, мы с вами говорим о разных вещах, добрейший граф, вы сказали, что признаете власть святой Римской церкви как все. Кто эти все? И что они признают на самом деле?

– Я имел в виду, как все истинные католики. – Наконец Раймон понял, что его ловят, и попытался выпутаться из ловушки, в которую угодил.

– Кого вы называете истинными? Согласитесь «истинные» и «совершенные» два похожих слова, а катарские учения весьма неоднозначны. Возможно, в одних сектах используется слово «совершенные»: для обозначения наиболее погрязших в своей ереси еретиков. А в другой – «истинные». Как в вашей общине, которую вы посещаете, любезный граф, называют тех, кто произносит перед вами проповеди?

– В моей общине – в святой католической церкви, к которой я принадлежу, – их называют святыми отцами, кардиналами и епископами. Мы подчиняемся власти Рима. – Незаметно для самого себя Раймон перешел на крик.

– Возможно, в Риме находятся главы вашей секты, и поэтому вы говорите здесь, что подчиняетесь власти Рима?

– Я подчиняюсь всему, что говорит Римский Папа! – Раймон затрясся, его лицо побагровело от злости, в висках застучало. Он почувствовал, что сейчас пойдет носом кровь, и поспешно вытащил из рукава платок.

– Словосочетание «Римский Папа» может обозначать как понтифика, так и обыкновенного человека, живущего в Риме и имеющего детей.

Кровь залила светлое сюрко и светло-голубое блио графа, он покачнулся и упал бы, не поддержи его слуги.

– Возможно, именно вы, мессен Раймон, пока не являетесь еретиком катаром, хотя и делали попытки покинуть лоно церкви и вступить в общину. Нам известно тем не менее, что ваша сестра Аделаида, виконтесса Каркассона, является приверженкой ереси, равно как и чуть ли не все ваши приближенные. Даже в вашей свите, прибывшей в Париж вместе с вами, мы насчитали по девять еретиков на каждые десять человек.

– У них даже мыши в закромах еретички, – рассмеялся брат короля, жадно посматривая на драгоценные цепи Раймона, сверкающие на его окровавленной груди и животе подобно кольчуге.

– Зато в ваших закромах, сир, последняя мышь повесилась от голода, – зашипел в ответ ему тулузский граф.