этого рухнул на стул со счастливой улыбкой. — Балдею. Кайф… Я в раю.

Я и слова не успела вставить, млела. Громов продолжал трещать:

— Знаешь, я тут придумал свою версию рая. И если официальная версия с моей не совпадает и там не будет тебя, то в жопу такой рай. Пойду искать там, где ты. Люблю тебя… — выдохнул, огляделся. — Жрать-то как хочется! Я сутки на трясняке в ожидании тебя, ничего есть не мог.

— А мне…. Мне роллы должны были… привезти. Курьер задерживается.

В дверь позвонили.

Я кое-как поправила одежду.

Громов решительно остановил меня.

— Обалдела, что ли? В душ иди. У тебя вид такой… Только дотрахивать и дотрахивать. У всех мужиков встанет… Я здесь приберу.

— А ты…

— Иди. Я приму твои роллы, оплачу заказ и немного вытру. Вот этим… — схватил полотенце и швырнул его на пол, вытирая лужицу.

“Ааааа… Не то полотенце! Полотенцем вообще полы не протирают!” — едва не завопила аккуратистка во мне.

Но счастья было в разы больше. Услышав признания в любви от Громова, я не могла в них поверить и хотела просто пропищать счастливо, как маленькая девочка, наедине с собой!

Да-да-да! Свершилось…

Я и не ждала, не надеялась!

Как хорошо! Умывшись в душе, я даже всплакнула.

Немного.

От облегчения, от счастья, от любви…

Потом переоделась, вошла на кухню.

Громов принял заказ, оплатил, чек на рабочей столешнице. Расставил роллы, соусы, все как надо.

Тарелки, правда, не те, у меня специальные…

Да и похрен вообще.

Сам босс видел с таким довольным видом, будто покорил целый мир, немного прибравшись на моей кухне.

Айча, его мама, сказала, что Хакан — означает император. Мол, такой жуткий командир из него в детстве был…. И сейчас он тоже сидел с видом императора-завоевателя, завоевавшего целый мир, но смотрел при этом на меня, и я… действительно поверила в его признания.

Я для него — целый мир, он — для меня — все. Это так правильно и красиво…

— Нашел у тебя в холодильнике вино! — откупорил бутылку, разлил по бокалам. — Кстати… Пока тебя ждал, доел твои огурцы, — кивнул на совсем пустую банку. — Я сначала понять не мог, чего ты такая сладко-соленая, буквально промаринованная Зайка, а сейчас понял! — дохрумкал аппетитно. — Только одного понять не могу, зачем ты их в сгущенку макала. Там в банке со сгущенкой жопка от огурца застряла, обломалась. Это же извращение вкусовое. Но ты… ты была вкусной! Ну, за нас… — сунул мне в руку бокал с вином.

— А я… Я пить не буду, Хакан. Мне… Мне нельзя.

— Странная ты сегодня, Царица. Поведение, вкусы… Мама еще сказала, что ты временно приболела, но пообещала за тобой приглядывать и попросила сделать ей вид на жительство здесь. Чудно… — усмехнулся.

— Послушай, это серьезно. Я, может быть, не полечу с тобой в Китай.

— Это еще почему? — возмутился.

— Потому что я…

— Стоп. Не говори! — вскочил. — Я сам… Ну, конечно…. Я болван! Дай сюда вино! — отобрал. — Сок пей. У тебя есть сок? Не нашел. Вода же чистая? Воду пей. Или нет, давай я тебе сок закажу. Гранатовый. Он полезнее. Конечно, конечно… Я кретин… Тебе же нельзя. Думаешь, я просто о презиках сегодня забыл? И забыл, конечно, на таком подъеме. Но вообще нарочно не стал… В тебя хотел. Чтобы окончательно тебя своей сделать! Потомством будущим отметить… И ты, конечно, раньше меня уже обо всем печешься, о детишках будущих, а я… Но я исправлюсь!

Я рассмеялась. Жутко милый, сексуальный безобразник.

Такой умный… но слепой.

— Все не совсем так, Хакан.

Какой из него Клим… Гром… Хакан — мой-мой.

— Я уже…

— То есть?

— У нас уже будет ребенок, — выпалила я. — И если ты будешь заказывать сок, то еще закажи огурцы, такие же. Пусть привезут, ты все мои огурцы слопал. Я беременна.

Глава 48

Виола

Громов застыл. Буквально окаменел, смотрел на меня жутко, только моргал медленно-медленно. Таким я его еще никогда не видела.

Даже страшно немного стало.

— Ты меня слышал? — спросила осторожно. — Хакан… Гром… Громов…

Я двинулась вперед, Громов резко поднял руку, взмахнул пальцем, опустив его на мои губы.

— Тш… — шикнул так, будто я растрынделась.

А я… Я не знаю, чего я ждала, но явно не такой реакции.

Он вроде бы и сам не против детей, если я все верно поняла из его трындежда, или нет…

Я совсем запуталась. Голова как чугунный тяжеленный котелок!

На глазах горячая влага закипать начала.

Какое дурацкое состояние эта беременность. Я вообще плаксой никогда не была. И колбасит меня со страшной силой….

Поскорее бы родить, что ли?

Наконец, Громов шевельнулся, сначала потеплели его глаза, потом улыбка тронула губы, он изменился и… снова меня напугал, вдруг сполз по стулу, буквально стек, к моим ногам, обнял их крепко-крепко, начал целовать колени.

— Ничего не говори. Такой кайф… У нас цареныш будет. Правда? Ты же не пошутила? Если пошутила… — сердито взмахнул на меня ресницами-стрелами. — Я тебя трахать без остановки буду, чтобы завтра утром был точь-в-точь такой же результат, как ты только что мне заявила.

Уууууф…

Из меня будто выпустили весь воздух.

— Ты! Ты меня пугаешь! — стукнула его по плечам. — По-человечески нельзя, что ли?

— Сказал человек, который ест соленые огурцы со сгущенкой! — упрекнул меня Громов.

Снова зарылся лицом в мои бедра, начал курсировать выше, трогая ноги через тонкий халат.

— Ты пахнешь иначе… Да-да-да… Мне это так нравится.

— Мы вроде бы голодные.

— Я так точно…. — безобразно задрал мой халатик. — И если ты еще без трусиков… О да, ты еще без них. Не пропадать же царской киске без дела, — растолкал бедра. — Пусть пока кайфует моя сладкая, ей еще целого… цареныша рожать! — тронул губами и языком мою плоть, заставив дрожать от чувств.

Так нежно и сладко, напористо… Болтун своим умелым языком так в своих чувствах на моей киске расписался, что я растаяла, шепча:

— Люблю тебя… Боже, да… Люблю… Очень… Люблю… Да!

* * *

Поздний ужин все-таки состоялся. Могут ли роллы остыть? Вон те запеченные, в фольге, точно десять раз остыть успели, потому что после признаний Громова в любви он выглядел таким обалдевшим счастливцем, что я сама его захотела и утянула в душ, боясь, что мы сможем разбудить дедушку. И там, под шумом воды, мы так оторвались, что покраснеть мог бы даже гладкий кафель стен.

— Какие вкусные… Роллы. Я вообще-то роллы не люблю, — заметил Громов.

— Да-да, я заметила, ты почти