Брайди идет между прилавками на рынке в Севен-Дайалсе. Руби, раздраженный толкучкой и тем, что сквозь него то и дело кто-то случайно проходит, решил поискать тихое местечко, чтобы покурить. Но Брайди не одна: на хвосте у нее все тот же гаденький полицейский. Сегодня из кармана у него выглядывает опрятный желтый носовой платок, которым он вытирает пот с раскрасневшегося лица. Что он делает довольно часто, поскольку Брайди взяла темп вдвое быстрее обычного – чтобы позабавиться над бобби, заставляя его суетиться и нервничать. Ей непонятно, что этот шпион может сообщать о ней Роузу, если она постоянно от него ускользает. Разве что о том, как и чем она завтракает да какие продукты доставляет ей помощник бакалейщика.

Другое предположение – что Роуз поручил этому шуту обеспечивать ее безопасность – еще менее привлекательно. Либо Роузу известно, что ей угрожает нечто такое, о чем она не ведает, либо он думает, что Брайди не способна постоять за себя. И то и другое неприятно.

Сегодня на рынке народу пруд пруди. Чего здесь только не продают: певчих птиц и зубной порошок, гончарные изделия и мази от мозолей, кроликов и черенки для метел. Встречаются сапожники, продавцы нот и художники-портретисты. Стоят палатки с кофе, лимонадом и знахарскими снадобьями. И всюду покупатели: мнутся в нерешительности, рассматривая вещи, воруют, предлагают обмен, щупают, перебирают товар. Торговцы зазывают, обхаживают, умасливают. Купля-продажа, когда обе стороны сговорились, происходит быстро: деньги уплачены, товар упакован и вручен покупателю – в мгновение ока.

Брайди находит то, что ищет. Доктор Румольд Фортитюд Прадо вклинился между продавцом пуговиц и точильщиком. Почтенный токсиколог торгует своим товаром – листовками радикального содержания и табачными смесями собственного изготовления – из сундука. То и другое потреблять можно по отдельности или вместе. По отдельности они просветляют разум, вместе – изменяют его.

Ворон, восседающий на навесе над ним, впивается в Брайди своими блестящими черными глазками-бусинками и издает низкое мрачное «кар». Прадо поднимает голову и улыбается.

* * *

– Твое здоровье, Брайди, – чествует ее Прадо, приподнимая бокал. Они сидят в укромном уголке паба «Дом с часами».

– И ты будь здоров, Прадо. Торговля идет?

– На листовках я ничего не зарабатываю. Смеси расходятся лучше, чем мои идеи. Теперь они приносят больше денег, чем аутопсия. Может, попробую сегодня изложить свои идеи в песнях. Певцам же платят.

– Попробовать стоит.

Вид у Прадо утомленный.

– Устал я от отравлений, Брайди. Хоть бы что-нибудь новенькое для разнообразия. А то мышьяк, мышьяк и еще раз чертов мышьяк.

– Популярный яд, Прадо.

– Дешевле, чем сахар.

– Не желаете брэдфордский леденец [45], сэр?

– Ложечку смертельного соуса, мэм?

– Мышьяк – излюбленная приправа убийц!

– И если человека отравили, почему это так трудно установить? – в отчаянии восклицает Прадо. – Последний труп, что я исследовал, полгода пролежал в могиле. Именно столько времени ее соседям потребовалось, чтобы сообразить: старая миссис Киттиуэйк не просто так умерла – ее убили.

– Да, удивительно, – соглашается Брайди.

– Вот и приходится выискивать остатки мышьяка в гнойном месиве пораженных желудков. Будто мне заняться больше нечем! Хотя, с другой стороны, это мой хлеб. – Прадо осушает бокал. – А как твое расследование?

– Продвигается потихоньку.

По лицу Прадо Брайди видит, что он хочет что-то сказать, но не решается.

– В чем дело, Прадо?

– Есть кое-какие новости.

– О Кристабель?

– Нет, к похищенной девочке это не имеет отношения.

– Выкладывай.

– Тебе это не понравится, Брайди.

– Выкладывай.

– Угадай, кто воскрес из мертвых?

* * *

Взгляд Брайди обращен в пустой бокал, что стоит перед ней на столе. Она не ослышалась. Это так же реально, как ее руки с опущенными вниз ладонями, что лежат на столе по обе стороны от бокала. Реален сам стол – массивный, из темного дерева. Безусловно, реален сидящий перед ней Прадо, а также барная стойка и посетители, освинцованные окна, да и, пожалуй, сам хозяин паба. Только все это кажется ненастоящим; словно что-то изменилось, некий основной закон вселенной, потому она и подвергает сомнению сущность всего, что ее окружает.

– И это точно он?

Прадо кивает.

– Значит, он не утонул в гавани Фримантла?

– Теперь он – врач, Брайди; хирург, как и его отец.

Брайди качает головой.

– Как ему это удалось?

– Работал в Европе, в отдаленных районах, делал тайные пожертвования. Потом вернулся в Лондон, стал хирургом в больнице Святого Варфоломея. Еще живы влиятельные друзья его отца. Впрочем, Имс-младший, похоже, и сам неплохо преуспел в продвижении собственных интересов. Во время своих странствий он сколотил капитал. Огромный капитал, Брайди.

– Но ведь столько лет от него не было ни слуху ни духу.

– Я бы сказал, что он укреплял свои позиции, готовясь к возвращению. У него были свои противники, когда он уезжал, те, кого интересовала причина его отъезда. В конце концов, это было похоже на изгнание.

– Я никому не говорила. Доктор Имс взял с меня слово хранить тайну.

– Только мне и миссис Прадо?

Брайди не может ответить.

– Людям свойственно строить догадки, такова человеческая природа. – Прадо мрачнеет. – Что ж, теперь он вернулся, и, судя по всему, у него неплохая репутация.

– Вот объясни, – качает головой Брайди, – почему Генеральный медицинский совет [46] не пускает в медицину женщин, а убийце…

– В их глазах Гидеон Имс не убийца, – мягко напоминает Прадо. – Он приобрел дом на Кавендиш-сквер.