— За каких-то полчаса собрал! Ночью был сильный ливень, и все камушки из земли проступили. Только ходи да собирай.

Никита понимающе кивнул. Так оно и бывает. Слой налипшей грязи умело скрывает самоцветы от заинтересованных глаз, но достаточно пройти дождю, как драгоценные камни, будто бы умывшись, начинают ярко блестеть.

Парню повезло. В лукошке виднелось с десяток отличных бериллов. Вытащив пластину слюды, хитник показал изумруд толщиной в большой палец.

— Видал? — спрсил он с гордостью.

Половина этого камня ценности не представляла, вся в трещинах, да и цвет мутноватый, но вот вторая определенно годилась для самой изящной ювелирной работы.

— Хорош, — согласился Никита, не в силах оторвать взгляда от сверкающих граней. — Взглянуть можно?

— Посмотри. У меня этот камушек уже за три тысячи баксов берут, — объявил знакомец с гордостью.

Никита понимающе кивнул. Мужичкам, живущим около поселка, можно было позавидовать. Вот так вот запросто вышел утречком за околицу, копнул лопаткой, выворотил кусок земли и заработал три тысячи долларов. И надо думать, в корзинке у него это не единственный хороший образец.

— И знаешь, где я их отыскал? — довольно хихикнул счастливец.

Оценив образец, Никита аккуратно положил его обратно в корзину.

— Где же?

— Помнишь ту породу, что Бармалей привез?

— Ну?..

— Вот там и отыскал, — протянул он, счастливо улыбнувшись.

В прошлом году Бармалей пригнал на соседний карьер «КамАЗ» и, загрузив десять кубов породы, привез ее сюда, чтобы просеять рядом со своей палаткой. Обработав только пару кубов и найдя несколько небольших демантоидов, он неожиданно потерял интерес к вывезенной породе и увлекся новым объектом — большой жилой пегматитов, где в то время были обнаружены друзы александритов. К прежнему месту он хотел вернуться через неделю, но потом что-то изменилось в его планах и о породе он вспомнил только через два года, когда делянка изрядно поросла кустарником. Требовалось выкорчевать всю растительность, чтобы добраться до вывезенной породы. Потоптавшись на бугре, он махнул рукой и отправился отыскивать новые места. Но хитники, ведая о небывалом чутье Бармалея, частенько наведывались сюда и нередко находили в слежавшейся породе первоклассные образцы.

Однажды, узнав о том, что на его месте находят первоклассные самоцветы, Бармалей только улыбнулся, сообщив о том, что не привык размениваться на мелочевку и за прошедшие два года сумел наковырять «зелени» тысяч на пятьдесят. В его словах не сомневались, люди знали, что так оно и было. Терять время было не в его характере.

— Ты хоть бутылку-то ему поставишь? — серьезно спросил Никита.

Знакомый широко улыбнулся.

— Вопросов нет. Литр накачу!

— А где же сам Бармалей?

— Вон он ковыряется, — показал знакомый в сторону кустов.

Поблагодарив, Никита направился к Константину.

С этим местом была связана забавная история.

Прежде здесь находилось кладбище для негабаритов, куда обычно сваливали огромные неподъемные глыбы породы, чтобы впоследствии, когда придет время, обработать их пообстоятельнее. Территорию огородили, построили сторожку, наняли пару охранников, больше для проформы. Каждый понимал, что вряд ли отыщется человек, способный вытащить многотонную глыбу за пределы участка. Долбить на месте тоже не получится, потому что удары молотка будут слышны за добрую версту.

Выход нашел Бармалей. Перерезав колючую проволоку, он с помощью приятелей выкатил за территорию приглянувшуюся глыбу, а потом сбросил ее с обрыва. Прокатившись по склону, она разбилась о дерево, рассыпавшись при этом на несколько крупных кусков. Куски позже увезли подальше и, как оказалось, не зря. В каждом из них нашли по несколько отличных сапфиров.

Для всех оставалось тайной, почему на грохот расколовшейся глыбы не выскочил сторож. И только много позже Бармалей признался, что предусмотрительно напоил Пахомыча водкой.

Тот сезон был для Бармалея весьма успешным, и он частенько вспоминал его в своих хитницких байках.

Как преступника влечет на место преступления, так и Бармалея тянуло к тем местам, где он бывал особенно везуч. У него даже выработался некий ритуал. Взяв с удачного места кусок породы, он приносил его на новое, чтобы и там ему благоволила удача. Сторожка уже давно покосилась и прогнила, колючую проволоку местное население растащило для каких-то своих нужд, а прежние негабариты раздробили и просеяли, но Бармалей продолжал приходить сюда вновь и вновь, будто кот к зарослям валерианы.

Заметив Никиту, Бармалей воткнул лопату в грунт и полез в карман за сигаретами. Чиркнул зажигалкой, закурил и терпеливо дожидался подхода приятеля.

— Здравствуй, Костя.

— Здравствуй, — протянул Бармалей ладонь.

Парни помолчали, потом почти одновременно присели на тележку с вырванными колесами. Вид этой поломанной тележки наводил на некоторые размышления. Она лежала здесь давно и почти вросла в землю. Странно, что ее до сих пор не растащили на дрова. В лучшие времена на нее грузили породу из отвалов и свозили к месту просеивания, а теперь с разбитым днищем и без колес, она давно была никому не нужна.

— Как улов? — спросил Никита.

Бармалей только неопределенно махнул рукой.

— Я на «зеленые» настроился, — признался он, — а тут «шурики» пошли.

Назвать подобную вещь невезением как-то не поворачивался язык, изумруды и александриты были камнями первой группы и являлись всегда самой желанной добычей любого хитника. Где-нибудь на Западе такие камни ювелиры просто оторвали бы с руками, а здесь, на Урале можно покочевряжиться и капризно пожаловаться на невезение. Особенность изумрудов и александритов заключалась в том, что они не терпели присутствия друг друга и редко встречались вместе. Но если все-таки подобное происходило, то там, где встречались хорошие изумруды, не имело смысла рассчитывать на достойные александриты, и наоборот. Возможно, такая особенность заложена была природой не случайно, чтобы камни не могли затмевать друг друга.

В доказательство своих слов Константин вытащил несколько великолепных кристаллов александрита, каждый из которых был величиной с крупную фасолину. Порывшись в другом кармане, он извлек с пяток плохоньких изумрудов. Весьма приличный улов для двух часов работы! Но самое удивительное было в том, что Константин не кокетничал, а действительно искренне жаловался на неудачный день. Он всегда ожидал от судьбы намного больше, чем она могла ему предоставить. В этом был весь Бармалей. По закону жанра полагалось выразить Константину свое сочувствие, как-то подбодрить его, но язык не поворачивался назвать подобные находки неудачей.

Крякнув, Никита все же отважился заявить:

— Ничего, в следующий раз повезет.

Опять немного помолчали. Закурив вторую сигарету, Бармалей поинтересовался, глядя прямо перед собой: