– Кого я могу подозревать в убийстве моей дочери, если мы с ней виделись крайне редко? – вздохнула Кира Михайловна.

– А чья в этом вина? – сердито поинтересовалась Дуня. – Уж во всяком случае не Танина. Вряд ли она настаивала на том, чтобы ее мать исчезла из ее жизни.

– Ты права, деточка, – кивнула Кира Михайловна. – Но не всегда в жизни получается так, как хотелось бы. У нас с отцом Танюши были очень непростые отношения. Я не стану вдаваться в подробности, но однажды он попросту велел мне убираться из его дома. Сказав, что Танюша останется с ним. Чтобы не вдаваться в подробности, скажу одно – мне просто пришлось уйти. Поверьте, он не оставил мне выбора.

– А я бы с удовольствием выслушала эти самые подробности, – вдруг произнесла Мариша, и в кухне вновь воцарилось молчание.

Танькина мать сверлила Маришу неприязненным взглядом, вдруг встретив человека, который вынуждает ее делать то, чего она делать не хочет. Мариша молчала. Наконец Кира Михайловна вздохнула и, первой прервав молчание, ответила Марише:

– Хорошо, если вам любопытно, то я расскажу. Полагаю, что теперь, когда мой муж мертв, я могу рассказать вам, как все произошло. В конце концов, если мне многое другое сошло с рук, то почему бы и не облегчить душу. Думаю, хуже уже не будет.

Подруги молча переглянулись, отметив про себя это самое «многое другое сошло с рук», и сказали, что готовы слушать. Кира Михайловна кивнула и продолжила.

– Вы, конечно, знаете, кем был отец Танюши? – спросила она у девушек.

– Конечно, – кивнула Дуня. – Он был известным художником. У него несколько раз бывали выставки.

– Боже мой! – насмешливо наморщила нос Кира Михайловна. – Какая наивность! Не был этот человек никогда известным художником. Он и вообще-то художником не был.

– Но как же так? – удивилась Дуня. – У него дома было полно картин. И к тому же в комнате всегда стоял мольберт.

– Любительская мазня! – резко заявила Кира Михайловна. – Спросите у любого искусствоведа, занимающегося современной живописью, назовите ему фамилию Вячеслава Лазорева, он будет долго пытаться вспомнить, но так и не вспомнит. Потому что такого художника попросту не было!

– Нет, вы ошибаетесь, – уверенно покачала головой Дуня. – У Вячеслава Мефодьевича даже были свои выставки. Я помню, как он на них водил нас с Таней.

– Да что стоило запудрить мозги маленькой девочке! – отмахнулась Кира Михайловна. – Выставка! Художник! Да это было просто прикрытие, чтобы не давать людям повода для сплетен. Разумеется, за деньги можно было устроить и выставку для своих картин. Но на самом деле Танюшин отец был криминальным авторитетом. Другими словами, вором.

– Что?! – удивились подруги.

– Я и сама об этом долгое время не догадывалась. Жила себе, думая, что стала женой художника. Поэтому не удивлялась, что муж много времени проводит в своей комнате. Картины он и в самом деле рисовал. Но это было его хобби. А реальная его жизнь лежала совсем в другой области. И уж, конечно, не те две или три исчезнувшие из дома картины позволяли Танюшиному отцу содержать семью. По-моему, он за всю жизнь не продал ни одной картины. Дарил что-то знакомым, а я, глупая и наивная, думала, что он их продает. Еще радовалась, что стала женой такого человека. Как же! Художник!

Правда выяснилась, как всегда, самым неприятным образом. Вячеслав Мефодьевич в семейной жизни был человеком удивительно покладистым и мирным, никогда не повысил голоса на своих близких. Так что после нескольких лет брака Кира Михайловна стала считать своего мужа немного рохлей и слегка заскучала от свалившегося на ее голову достатка. Так как скучать она не любила, то в ее жизни быстро появился молодой человек, брызжущий энергией, с которым в постели было куда веселей, чем со степенным Вячеславом Мефодьевичем. Изменница провела очень приятные три месяца, наставляя рога своему мужу, а потом была неприятно поражена, когда по возвращении домой ее запихнули в какую-то машину, где на переднем сиденье сидел ее дорогой муж. Но самое странное было в том, что крепкие парни, засунувшие Киру Михайловну в машину, явно побаивались ее кроткого мужа. Впрочем, и сам муж сейчас не был кротким.

– Я знаю, откуда и от кого ты идешь, и я уже собрал твои вещи, – сказал ей муж. – Если хочешь жить, ты их возьмешь и навсегда исчезнешь из моей жизни.

Кира Михайловна пыталась возмущаться, даже попробовала устроить скандал, но холодное лезвие ножа, проткнувшего ее тонкую блузочку где-то в области сердца, а также угроза исполосовать бритвой ее личико, заставили ее повременить со своими амбициями и выслушать предложение мужа.

– Ты навсегда исчезнешь из нашей с Танюшей жизни, – повторил Вячеслав Мефодьевич. – А если вздумаешь тайком сунуться к дочери, тебя изуродуют так, что ты никогда не сможешь высунуть на улицу носа. Убивать я тебя не стану. Все же ты была мне до недавнего времени хорошей женой и подарила дочь. За это я тебя отпускаю живой. Но не вздумай больше сунуться к Танюше. Пожалеешь.

И по тому, каким мертвенным блеском сверкнули глаза ее мужа, Кира Михайловна как-то сразу поняла, что тот не шутит. И вполне способен привести свою угрозу в исполнение. Сразу полезли в голову разные мелочи, которым раньше Кира Михайловна беспечно не придавала большого значения. Как то, испачканная чьей-то кровью одежда мужа. Несколько капель, но тем не менее они были. Тогда Вячеслав Мефодьевич сказал, что приятель, к которому он якобы ходил в гости, случайно порезал руку, разделывая мясо. Пистолет, хранящийся у Вячеслава Мефодьевича в тайнике под батареей, который Кира Михайловна случайно нашла во время уборки квартиры. Этому тоже нашлось объяснение. Пистолет был якобы трофейный и достался Вячеславу Мефодьевичу от отца. Кира Михайловна, плохо разбиравшаяся в оружии, поверила, хотя пистолет показался ей совсем новеньким. Но тогда она подумала, что он просто так выглядит, потому что им никто не пользуется.

И было еще множество странностей, которые плохо в общем-то вязались с образом художника, но которым Кира Михайловна предпочитала не придавать значения. Странные мужские голоса, раздающиеся в трубке среди ночи, поспешные отъезды мужа, который возвращался иногда только через несколько дней крайне измотанный и просто валился с ног. Но женскими духами от него не пахло, женщины по телефону не звонили, следов помады на одежде мужа не наблюдалось, поэтому Кира Михайловна отлучки мужа оставляла на его совести. Тем более что он всегда покупал ей после отлучки какой-нибудь дорогой подарок. Она вообще была из тех женщин, которые предпочитают использовать мужчин в своих целях, вовсе не стараясь особенно проникнуть в их мысли. Киру Михайловну вполне устраивало положение жены художника, и тем неприятней было осознавать, как глупо она попалась, лишившись разом и семьи, и дома, и налаженного быта.

Впрочем, дом у Киры Михайловны как раз был. Она переехала жить к своей матери. Старушка жила в местечке Малая Вишера. Это, конечно, был не Ленинград, а маменька Киры Михайловны отличалась удивительным даром отравлять и без того нелегкую жизнь своей дочери. Но зато Кира Михайловна была жива, и ее лицо не подверглось необратимым изменениям. Кроме того, Вячеслав Мефодьевич оказался настолько благороден, что упаковал в чемоданы жены все свои подарки, которые она когда-то от него получила. Золотой браслет, цепочка с тяжелым бриллиантовым кулоном, старинные серьги с изумрудами и кольцо в такой же оправе могли быть в любой момент обращены в деньги. Были и другие подарки, чуть помельче. Так что голодать Кире Михайловне не пришлось. Развод она получила без проблем и через год снова вышла замуж. И снова за человека, который вполне мог позволить своей жене сидеть дома и не гнуть спину на государство.