Они вошли в кабину, и в свете, попадавшем внутрь из коридора, Калле увидел многочисленные осколки стекла на полу лифтовой кабины. Он нацелился на один из них, удлиненный, прекрасно подходивший для задуманного. Когда двери закроются, в кабине наступит полная тьма, и ему всего-то надо наклониться, схватить кусок стекла и быстрым плавным движением махнуть им. Всего-то…

Двери закрылись. Парень засунул пистолет за пояс брюк. Прекрасно! Не сложнее, чем курицу зарезать. В кабине стало темно. Калле нагнулся. Пальцы нащупали осколок. Он поднялся. И тут его поймали.

Калле не знал, что за захват к нему применили, но он совершенно не мог двигаться, не мог, черт возьми, даже пальцем пошевелить. Он попытался высвободиться, но это было все равно что тянуть не за тот конец веревки: захват только усилился, а шее и рукам сделалось нестерпимо больно. Кусок стекла выскользнул из его руки. Наверное, что-то из арсенала боевых искусств. Лифт тронулся.

Двери раскрылись, и они услышали бесконечный грохот баса. Захват ослаб. Калле открыл рот и стал пить воздух. На него снова был нацелен пистолет, приказывавший ему двигаться дальше по коридору.

Калле отвели в одну из пустующих репетиционных комнат и приказали сесть на пол спиной к батарее. Он сидел не шевелясь и разглядывал большой барабан с надписью «The Young Hopeless», пока парень привязывал его к батарее длинным черным проводом. Сопротивляться не было причин: у него нет планов убить Калле, иначе он был бы уже мертв. А деньги и товар можно восполнить. Конечно, восполнять придется ему лично, но в данную минуту больше всего он думал о том, как объяснит Вере, что в обозримом будущем шоп-тура в один из городов мира не предвидится. Парень поднял с пола две гитарные струны и обвязал голову Калле через переносицу толстой струной, а через подбородок – тонкой. Затем он, вероятно, привязал струны к батарее, потому что Калле почувствовал, как металл тонкой струны врезается ему в кожу и давит на десну нижней челюсти.

– Покрути головой, – сказал парень.

Ему приходилось говорить громко, потому что в помещении было шумно из-за музыки, доносившейся из коридора. Калле попытался пошевелить головой, но гитарные струны слишком крепко удерживали ее.

– Хорошо.

Парень поставил на барабанную подставку вентилятор, включил его и направил Калле в лицо. Калле прикрыл глаза от потока воздуха и почувствовал, как по его лицу потек пот. Когда он вновь открыл глаза, то увидел, что парень поставил один из килограммовых мешков чистого супербоя на стул перед вентилятором и натянул свою куртку на нос и рот. Что он, черт возьми, собирается делать? А потом Калле заметил длинный осколок стекла.

Его сердце сжала ледяная рука.

Он понял, что сейчас произойдет.

Парень взмахнул осколком. Калле застыл. Острый конец стекла вошел в пластиковый пакет, проделал в нем длинное отверстие, и в следующий момент комната наполнилась белым порошком. Он попал Калле в глаза, в рот, в нос. Калле закрыл рот, но его одолел приступ кашля. Он снова закрыл рот и почувствовал горький вкус порошка, осевшего на слизистой, которая жгла и горела. Вещество уже начало поступать в его кровь.

Фотография Пелле и его жены была приклеена к торпеде слева, между рулем и дверцей. Пелле провел пальцем по скользкой засаленной поверхности. Он вернулся на место на своей стоянке в районе Гамлебюен, но это не помогло: было по-летнему безжизненно, а вызовы, возникавшие на мониторе, поступали из других концов города. Но у Пелле появилась надежда: он увидел человека, только что вышедшего из ворот старого фабричного комплекса. Человек этот двигался целенаправленно и быстро, и было понятно, что он торопится и поспешит схватить единственное такси на стоянке, пока огонек на его крыше не погас и оно не исчезло. Но внезапно человек остановился, склонился к стене дома и согнулся пополам. Он стоял прямо под уличным фонарем, и Пелле видел, как содержимое его желудка льется на асфальт. Не дай бог такое случится в машине. Парень стоял согнувшись и блевал. Пелле и сам не раз бывал в его положении и поэтому ощутил во рту привкус желчи от одного взгляда на парня. Потом тот утерся рукавом куртки, выпрямился, набросил на плечо ремень сумки и пошел по направлению к Пелле. И только когда парень приблизился, Пелле понял, что он уже подвозил его меньше часа назад. У него еще не хватило денег, чтобы доехать до пансиона. А сейчас он подавал Пелле знаки, что хочет сесть в такси. Пелле нажал на кнопку, блокирующую все двери в машине, и приоткрыл окно. Он подождал, пока парень подойдет к машине и безуспешно попытается открыть дверь.

– Извини, приятель, я не поеду.

– Ну пожалуйста?

Пелле оглядел его. Следы от слез на лице. Черт знает, что с ним произошло, это не его дело. Ладно, может, случилось что-то печальное, но таксисту в городе Осло не выжить, если он станет широко распахивать двери чужим бедам.

– Слушай, я видел, как ты блевал. Рвота в машине будет стоить тебе тысячу крон, а мне – потерянного рабочего дня. Кроме того, когда ты в прошлый раз выходил из моей машины, у тебя не было денег. Поэтому я пас, понятно?

Пелле до конца закрыл окно и уставился прямо перед собой в надежде, что парень уйдет, не поднимая шума. Он приготовился при необходимости отъехать. Черт, как же у него разболелась нога сегодня вечером! Боковым зрением он увидел, как парень открывает сумку, вынимает из нее что-то и прикладывает к стеклу.

Пелле слегка повернул голову. Тысячекроновая бумажка.

Пелле покачал головой, но парень не уходил. Он стоял не двигаясь и ждал. На самом деле Пелле не беспокоился, в прошлый раз парень не бедокурил. Скорее наоборот, вместо того чтобы упрашивать Пелле проехать еще чуть-чуть, как делало большинство людей, у которых не хватало денег, он поблагодарил Пелле, когда тот остановился и высадил его, как только на таксометре высветилась заплаченная парнем сумма. Он благодарил так искренне, что Пелле начал испытывать угрызения совести, что не довез его до дверей пансиона: это заняло бы у него две лишние минуты.

Пелле вздохнул и нажал на кнопку, разблокировавшую двери.

Парень скользнул на заднее сиденье.

– Большое, большое спасибо.

– Ладно. Куда?

– Сначала, будьте добры, в Берг. Я там кое– что оставлю, если вы будете так любезны и подождете. А потом в пансион «Ила». Я, конечно, заплачу вперед.

– Не надо, – сказал Пелле, заводя двигатель.

Жена была права, он слишком добр для этого мира.

Было десять часов утра, и лучи солнца уже давно освещали улицу Вальдемара Тране, где Марта припарковала свой «гольф-кабриолет». Она вылезла из машины и легкими шагами прошла мимо кондитерской к входу в кафе пансиона «Ила». Она заметила, что некоторые мужчины и даже женщины поглядывали на нее, когда она проходила мимо. Не то чтобы это было совсем необычно, но сегодня ей казалось, что она привлекает больше внимания, чем всегда. Она отнесла это на счет необычайно хорошего настроения, которое, наверное, замечали и окружающие. А вот почему она была в таком прекрасном настроении, она не знала. Марта ругалась со своей будущей свекровью по поводу даты свадьбы, с начальницей пансиона Грете – по поводу распределения дежурств, с Андерсом – по любому, в общем-то, поводу. Может быть, настроение было таким замечательным, потому что она была свободна: Андерс с мамой уехали на выходные в загородный дом, и минимум два дня солнце будет светить для нее одной.