Марта увидела, как по небу проплывает Великобритания. Приблизившись к кроне дерева над ее головой, Великобритания превратилась в мамонта. Это во многом напоминало сеанс на кушетке у психолога. Потому что ее психолог был из тех, кто до сих пор использовал кушетку.

– Андерс был самым красивым и умным мальчиком в школе, – сказала она облакам. – Капитаном футбольной команды. И даже не спрашивай, был ли он председателем совета учеников.

Она подождала.

– Ну и как, был?

– Да.

Они разом рассмеялись.

– Ты была в него влюблена?

– Еще как. До сих пор. Я влюблена в него. Он хороший парень. Он не просто красивый и умный. Мне повезло, что у меня есть Андерс. А как дела у тебя?

– А что у меня?

– Какие у тебя были возлюбленные?

– Никаких.

– Никаких? – Она приподнялась на локтях. – У такого очаровашки, как ты? Ни за что не поверю.

Стиг снял с себя футболку. Его кожа казалась на солнце такой бледной, что почти обжигала глаза. Кстати, Марта не заметила ни одного свежего следа от укола. Наверное, кололся в бедра или пах.

– Признавайся, – сказала она.

– Я целовался с несколькими девчонками… – Он провел рукой по старым следам от уколов. – Но моей единственной любовью было вот это.

Марта посмотрела на следы и тоже захотела провести по ним рукой. Стереть их.

– Во время нашего первого собеседования ты сказал, что завязал, – произнесла она. – Я не собираюсь ничего рассказывать Грете. Пока. Но ты знаешь, что…

– …вы даете приют только активным потребителям наркотиков.

Она кивнула:

– Ты справишься, как думаешь?

– Ты о водительских правах?

Они улыбнулись друг другу.

– Сегодня справляюсь, – сказал он. – Посмотрим, что будет завтра.

Тучи все еще находились далеко, но уже слышался отдаленный грохот, предупреждавший о грядущем. Казалось, что солнце тоже все понимало и грело сильнее.

– Дай мне свой телефон, – сказала Марта.

Она включила запись, а потом спела песню, которую ее отец обычно играл на гитаре для матери, причем охотнее всего в те моменты, когда один из их бесконечных летних праздников близился к концу. Он сидел на том самом месте, что и они сейчас, со своей обшарпанной гитарой и играл так тихо, что звук был едва слышен. Он играл песню Леонарда Коэна о том, что он всегда будет ее любовником, что он уедет с ней, слепо последует за нею, что он знает, как она ему доверяет, потому что он тронул ее великолепное тело своей душой.

Марта пела строчку за строчкой тихим тонким голосом. Так всегда было во время пения: она производила впечатление более слабой и ранимой, чем на самом деле. Хотя, конечно, время от времени Марта думала, что она именно такая, что другой голос, тот крутой голос, которым она пользовалась для защиты, не был ее настоящим голосом.

– Спасибо, – сказал Стиг, когда она закончила. – Очень красиво.

Ей не было интересно, почему она испытывает неловкость. Ей было интересно, почему это чувство не слишком острое.

– Пора ехать домой, – улыбнулась она и протянула ему телефон.

Марта должна была бы знать, что убрать старый прогнивший откидной верх значило накликать беду, но она хотела чувствовать свежий ветер в волосах. Они потратили больше четверти часа на тяжелую работу, эксперименты, практическую смекалку и грубую силу, и вот наконец верх опустился. И она знала, что ей не удастся поднять его без нескольких новых деталей и помощи Андерса. Когда она уселась в кабину, Стиг показал ей свой телефон. Он отметил Берлин на карте GPS.

– Твой отец был прав, – сказал он. – От Маленького Берлина до Большого Берлина тысяча тридцать километров. Предполагаемое время в пути – двенадцать часов пятнадцать минут.

За рулем была Марта, она ехала быстро, как будто они куда-то спешили. Или от чего-то убегали. Марта посмотрела в зеркало. Белые башни облаков над фьордом навели ее на мысли о невесте. О невесте, осознанно и уверенно шагающей в их сторону со шлейфом из дождя.

Первые тяжелые капли упали на них, когда они стояли в пробке на третьем кольце, и Марта незамедлительно поняла, что проиграла.

– Съезжай сюда, – сказал Стиг, указывая направление.

Она сделала, как он велел, и они внезапно оказались в районе вилл.

– Здесь направо, – сказал Стиг.

Капель становилось все больше.

– Где мы?

– В Берге. Видишь вон тот желтый дом?

– Да.

– Я знаю людей, которые владели им. Он сейчас пустует. Остановись вон там, у гаража, а я открою.

Спустя пять минут они сидели в автомобиле, припаркованном среди ржавого инструмента, старых покрышек и садовой мебели в паутине и смотрели на капающую воду через открытую дверь гаража.

– Кажется, дождь не собирается просто так прекращаться, – сказала Марта. – А откидному верху, мне кажется, крышка.

– Понимаю, – произнес Стиг. – Может, кофе?

– Где?

– На кухне. Я знаю, где лежит ключ.

– Но…

– Это мой дом.

Марта посмотрела на него. Она ехала недостаточно быстро. Она не успела. Что бы сейчас ни произошло, уже слишком поздно.

– С удовольствием, – сказала она.

Симон поправил маску на лице и начал изучать труп. Он кого-то ему напоминал.

– Это место принадлежит коммунальным властям, они и управляют им, – сказала Кари. – Репетиционные помещения сдаются молодым музыкантам для всякой ерунды. Лучше петь о том, что такое быть гангстером, чем болтаться по улицам и стать им.

Симон вспомнил. Замерзший насмерть Джек Николсон в «Сиянии». Он смотрел этот фильм в одиночестве. После нее. И до Эльсе. Может быть, это просто снег. Казалось, что умерший находится в снежном сугробе. Героин тонким слоем лежал на трупе и по всей комнате. Вокруг рта, носа и глаз порошок стал влажным и собрался в комки.

– В другом конце коридора репетировали музыканты, они его и нашли, когда уходили домой, – сообщила Кари.

Труп обнаружили накануне вечером, но Симону об этом не доложили, пока он сегодня рано утром не пришел на работу. Три человека были найдены мертвыми. Дело передали Крипосу. Другими словами, начальник полиции попросил Крипос о «помощи» – а это означало передачу им дела, – даже не посоветовавшись для начала с собственным убойным отделом. Рекомендация убойного, вполне возможно, была бы такой же, но все-таки.