В Робертс-колледже были прекрасные комнаты для гостей, но Фредерик предпочел остановиться в «Палас-отеле» в Пере. Решение приятеля задело Джеймса, но, может, так даже лучше. Следующие две недели будут весьма напряженными, развлекать гостя уж точно не входит в его планы. Вот и сегодня ему еще нужно дописать письмо Дональду Сторку, набросать отчет для американского консула, закончить черновик статьи об одаренности у детей. Но прежде, чем приниматься за работу, недурно было бы пойти проветриться.

Воздух на улице был пропитан влажными испарениями, солнце едва пробивалось из-за быстро бегущих сахарных облаков. С деревьев свисали клоки напитанного водой мха, прямо перед его окнами группа первокурсников играла в мяч. Ему подумалось, что безыскусную прелесть детства можно оценить только на расстоянии. Он поднял руку в приветственном жесте и пошел через двор к излюбленной скамейке, с которой открывался вид на Босфор. Там всегда хорошо думалось. Ветер расчистил горизонт до самых Принцевых островов, где под темными грозовыми облаками роились суда. Он прикрыл глаза рукой и прищурился. На одном из них Фредерик. Вполне возможно. Никогда не угадаешь, где какое судно, пока слепящее солнце не позволит рассмотреть.

Через час мысли преподобного Мюлера прояснились, и он преисполнился решимости закончить все дела, не откладывая на потом. Однако его размышления о следующем абзаце письма Дональду Сторку были прерваны. Он уже подходил к кабинету, когда к нему подскочил один из учеников, худенький вертлявый мальчишка. Несколько месяцев назад он приставил его следить за Элеонорой. Мальчик едва переводил дух, воротничок взмок от пота.

— Вы слышали, — закричал он, — сэр, вы слышали новость?

Преподобный рассеянно покачал головой, дожидаясь продолжения.

— Госпожа Коэн… — заговорил мальчик, — вчера она ездила во дворец султана, и с ней сделался приступ. Она билась в корчах и говорила на непонятных языках.

— Дитя мое, — укоризненно предостерег преподобный, — думай что говоришь. Билась в корчах? Говорила на непонятных языках? Верится с трудом. Кто тебе сказал?

— Только и разговоров что об этом, сэр.

Преподобный присел на корточки, посмотрел мальчику в глаза и мягко коснулся его плеча:

— Кто тебе сказал?

— Я узнал об этом вчера от брата, — сказал мальчик, утирая пот с верхней губы. — Потом в кафе. А моя мама сказала, что ей рассказала одна женщина, у которой деверь работает в самом дворце.

— Ты больше ничего не знаешь, дитя?

Мальчик покачал головой.

— Точно?

— Да, сэр.

— Спасибо. Можешь идти.

Преподобный проводил удалявшуюся фигурку взглядом. Вот уж точно, интересный оборот. Потер виски и попытался представить, как Элеонора бьется в корчах и говорит на непонятных языках. Странная картинка, но чего только не бывает на свете. Видел он и не такое. Мысль о том, что она страдает неврологическим расстройством, эпилепсией или больна энцефалитом, не лишена смысла. Это объяснило бы и судороги, и глоссолалию. А если пойти чуть дальше, не в этом ли кроется разгадка поразительной памяти? Но конечно же, то, что одна птичка напела другой в этом городе, нельзя принимать за чистую монету. Этот урок преподобный усвоил накрепко после того, как несколько раз отправил сведения, оказавшиеся ложью от начала до конца, без проверки. Он подтянул ремень и огляделся по сторонам. Куда это он шел? Совершенно вылетело из головы, однако пора переодеваться, ведь его ждут к ужину.

Сняв сутану и переодевшись в светское, Джеймс доехал на извозчике до Тепебаши, расплатился и пошел к «Палас-отелю». Огромное бледно-желтое здание в стиле французского рококо украшал несколько эксцентричный ориентальный орнамент. Фредерик сидел в холле в окружении немецких путешественников, которые, судя по их виду, только что вернулись после прогулки по городу.

— Четыре фута, — говорил Фредерик, разводя руки на эту длину, — и в руку толщиной. Никогда не видел такой огромной змеи. А когда я подошел, она обвилась вокруг верблюжьей шеи, словно удавка.

— Вы ходили в Цыганский квартал? — спросил кто-то с сильным английским акцентом. — Наш драгоман Элия вчера водил нас туда.

— Я первым делом отправился туда, — сказал Фредерик, подмигивая Элии. — Как только сошел на берег. Велел нести мои чемоданы сюда, а сам — в Цыганский квартал. Моя статья о нем выйдет в следующее воскресенье.

Немцы одобрительно закивали, а Фредерик заметил преподобного, который прислушивался к разговору.

— Джимми, — закричал он и бросился ему навстречу, распахивая объятия, — сколько же воды утекло! Страшно подумать!

Метрдотель проводил их в ресторан, где уже был накрыт столик на двоих. Их усадили почти у самой двери в курительную комнату, не лучшее место, что и говорить, но по меркам «Палас-отеля» преподобный Мюлер и его приятель-журналист вряд ли заслуживали более внимательного отношения. Пробираясь через зал, преподобный наткнулся на барона фон Фетца, на нового американского военного атташе и на пару докторов из Итальянского госпиталя. То, что им накрыли в таком темном углу, даже к лучшему. Они наскоро обменялись новостями за последние три года и принялись сплетничать о старых приятелях по Нью-Хейвену. Конечно, Фредерик жил в Олбани, поэтому ему было известно и о разводе Хорнеров, и о новой книге Дарби, и о склоках Джека с губернатором, зато Джеймс был в курсе пикантных подробностей, о которых Фредерик даже не подозревал; как выяснилось, друзья предпочитали делиться секретами с конфидентом, который находился на порядочном расстоянии.

— Превосходно, — сказал Фредерик после того, как они покончили с легкой закуской — салатом, заправленным оливковым маслом и лимонным соком.

Он откинулся на спинку стула и обвел зал оценивающим взглядом, в котором читалось высокомерие с примесью наивного восхищения.

— Прямо один в один как на Ривьере. Хотя восточный колорит тоже имеется. Чудесно подойдет для цикла очерков.

— Скажи мне еще раз, — попросил преподобный, насаживая на вилку ломтик огурца, — что это за цикл очерков?

Фредерик тщательно разрезал помидор на аккуратные дольки и внимательно осмотрел каждую, как будто перед ним был экзотический овощ, притворившийся помидором.

— Да ничего особенного. «Заметки издалёка», так он называется. Газета ежегодно отправляет журналиста в Европу — подготовить серию репортажей о каком-нибудь городе. Щепотка местного колорита, сливки общества, если удастся.

— Понимаю.

— На самом деле это награда, компенсация за тот урон здоровью, который причиняет служебное рвение в такой дыре, как Олбани. Четыре года на этих галерах в нашем городском совете стоят месяца в Стамбуле. — Он обвел зал красноречивым жестом. — По моим представлениям, это честная сделка.

— Пера — это только малая часть, — заметил Джеймс. — Частичка Стамбула. А колорита, если он тебе нужен, в этом городе хоть отбавляй.

— Именно за этим меня сюда и прислали, — сказал Фредерик. — Сначала-то нет, были против. Говорили, что читателю не нужны зарисовки азиатского быта. Но я напомнил им, что есть ведь и европейская часть. Это во-первых. А во-вторых, сам читатель хочет именно этого — дервишей и слонов. Как у Жюля Верна. Как в «Тысяче и одной ночи». Люди хотят восточного колорита.