Для успешного ведения издательского дела Софьи не хватало мудрых советов людей, знавших в этом толк. Подобные советы ей могла дать прежде всего Анна Григорьевна Достоевская. По словам сестры Тани, близко знавшей вдову писателя, а также по мнению критика Страхова, Достоевская была очень опытной издательницей. Софья намеревалась повидаться с ней, но болезнь детей мешала этому. 19 февраля 1885 года она отправилась в Петербург, чтобы встретиться с Анной Григорьевной. Софья очень подробно изложила всю предысторию прежних изданий своего мужа, которыми заведовал московский книготорговец Салаев, плативший мужу очень скромные деньги. Она расспрашивала Анну Григорьевну обо всех нюансах и подводных рифах издательского дела и получила советы, которые помогли ей справиться со всеми проблемами этого ремесла. В общем, она была в полном восторге от встречи с вдовой писателя, о чем тотчас же написала Лёвочке. Еще она написала о том, как опытная издательница выручила за два года 67 тысяч рублей, перечислила множество нужных и полезных советов, полученных ею от Анны Григорьевны. Главный из них заключался в том, что нужно уступать книготорговцам всего лишь пять процентов. А еще она сообщила мужу о своей встрече с императрицей Марией Федоровной, которая состоялась в доме ее двоюродной тетки Шостак. В этой связи Лёвочка напомнил, как однажды, оказавшись в Петергофе в мае, он случайно увидел в кустах человека, щелкавшего соловьем. Муж боялся, чтобы не произошло что‑то подобное с его женой. Софье было неприятно это сравнение с щелкуном из Петергофа, ведь она находилась уже не в столь юном возрасте, чтобы у нее могла закружиться голова от лицезрения царского величия. Возвратившись в Москву, она с удвоенной энергией принялась за издательские дела. Занималась подпиской, размещая объявления в газетах о новом издании. В это время она забывала о семейных страданиях, о возможном уходе мужа. Ей было нестрашно, потому что она с головой спряталась за работу.

К апрелю все подготовительные работы были завершены, о чем Софья уведомила свою наставницу Анну Григорьевну Достоевскую. Она подготовила тексты, распределила их по томам, все это сделала легко и уверенно. У нее была большая опора влице Н. Н. Страхова, который во всем действовал всоответствии с намеченным планом. Новое, пятое издание конечно же во многом повторяло предшествовавшее, которое вышло 12 лет назад в одиннадцати томах. Теперешнее обновленное включало в себя еще один том, двенадцатый, куда она намеревалась поместить все поздние статьи и трактаты мужа. Именно с этим томом ей предстояли большие проблемы.

Софья еще раз провела успешные переговоры с владельцами московских типографий Мамонтовым, Волчаниновым, Лиснером и Кушнеревым. Они должны были напечатать отдельные тома собрания сочинений Толстого. Проблема возникла у нее только одна, и причем существенная. Она касалась цензуры. Поэтому Софья предварительно проконсультировалась с духовным цензором А. М. Ивановым — Платоновым. Тот объяснил ей, что антицерковные сочинения мужа не могут быть опубликованы, и посоветовал включить в последний том новые художественные сочинения мужа. Также он посоветовал ей заблаговременно заручиться благословением начальника Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистова и конечно же обер — прокурора Священного синода К. П. Победоносцева. Его совет она приняла к сведению, а после стала размышлять, как ей быть с рекламным проспектом, с адресами для рассылки, можно ли выпускать тома собрания сочинений не по порядку, а по мере их готовности и т. д. Для этого ей были нужны копия с объявления о подписке и копия с циркуляров, полученных от Анны Григорьевны Достоевской. В общем, мытарств было много, и она делилась ими со Страховым, рассказала ему о своем визите к Иванову — Платонову. Николай Николаевич успокоил Софью, объяснив, что выпуск томов не по порядку обычное дело, а заверения духовного цензора служат очень серьезной гарантией того, что двенадцатый том может увидеть свет. Заодно она решила с ним и другие вопросы: о размещении портрета мужа, о необходимости написания предисловия, о возможности рассрочки оплаты. Страхов был уверен, что это издание станет образцовым, ведь все предыдущие были «несносно плохи».

Тем временем постоянно возникали проблемы и совсем иного порядка, которые были связаны то с добыванием денег, то с недугами, свалившимися на кого‑то из детей или на нее саму. Софья до сих пор не могла оправиться после родов Саши. Из нее все время «что‑то лило, точно внутри нарыв прорвался».

Боль не уменьшалась, и она обратилась к хорошему специалисту, доктору Чижу. Тот подтвердил опасения акушерки, о чем Софья уже сообщила Лёвочке, который стал снова винить себя, мучился угрызениями совести, называл себя «грубым, эгоистическим животным». Жена успокаивала мужа, считала, что они оба виноваты — не удержались тогда после последних ее родов, сопровождавшихся желанием Лёвочки уйти из дома. К тому же, как полагала Софья, причиной ее недуга могла стать какая‑нибудь и «механическая причина». Вскоре она почувствовала себя значительно лучше, в течение нескольких дней не было «ни капли крови».

Но чувство облегчения быстро прошло — ей снова пришлось окунуться в вечные проблемы повседневности, самой трудной из которых была: где достать денег? Этот совсем нериторический вопрос делал ее «измученной и растрепанной». Она постоянно скрупулезно просчитывала семейные расходы, из которых 609 рублей уходило на еду и дом, 203 рубля — на детское обучение и 98 рублей — на обслуживающий персонал, на слуг. Таким образом, деньги становились чем‑то мистическим, внезапно исчезающим, чтобы объявиться вновь. А муж перестал думать о деньгах. Теперь он не придавал им никакого значения, предоставив жене полное право заниматься всеми финансовыми вопросами.

Софья даже не заметила, как полюбила темноту и тишину. Только так она могла расслабиться и на миг забыть о проблемах. Извечная суета сует давала о себе знать. Она еще больше стала любить ухаживать за больным Лёвочкой. В такие моменты особенно остро ощущала свою полезность мужу. Истинным праздником для нее становились поездки с дочерью на Мясницкую, в Школу живописи, ваяния и зодчества. Посещая вечерние классы, она забывала о своей суетной жизни. Она еще больше увлеклась обучением Андрея и Миши, находя для себя в этом труде огромную радость. Каждый раз слыша возглас сыновей: «Мама, поучи нас!» — она забывала о повседневном кошмаре, о грузе материальных забот.

А муж в это время «дышал» мыслями о Будде, сам убирал свою комнату, топил печи, колол дрова, возил на салазках воду, предпочитал ходить пешком, в поездах ездил третьим и самым дешевым классом. В общем, стремился сделать свою жизнь как можно более идеальной и христианской. Теперь он понял, что их семья может уложиться в сумму от двух до трех тысяч рублей в год. Считал, что все домочадцы должны больше давать, чем брать, и предложил по воскресным дням организовывать обеды для бедных. Хотел, чтобы семья делала больше для других, чем для себя. В общем, Лёвочка жил без мяса и обличал семью для того, чтобы потом каяться. Иногда слабел, не писал, впадал в уныние. Правда, оживился, когда организовал с В. Г. Чертковым издательский дом «Посредник», чтобы предлагать публике дешевые, двухкопеечные издания своих произведений. К своей работе он подключил опытного издателя Ивана Сытина, а также очень образованного Павла Бирюкова. Софья же подмечала в Черткове что‑то несимпатичное, подозрительное и суетливое. Она пришла в ужас, когда услышала, как Владимир Григорьевич уговаривал мужа зачем‑то поехать с ним в Петербург, где обещал Лёвочке устроить жизнь более достойную. А вот теперь, как ей показалось, он уж слишком «зажился» у них в Москве, спал в комнате с Лёлей и сиял счастьем. Короче говоря, муж с большим воодушевлением занимался делами «Посредника», что‑то специально сочиняя для него, а она тем временем готовила свое издание его сочинений.