А жуткий новорожденный пытался пробиться к женщинам. Но пуповина натянулась, держала. Она ещё уходила внутрь. Она не готова была отсоединиться от лона. Слишком рано было.

Мальчик застыл, поморщился. Потом отчаянно отмахнулся когтистой ручкой от того, что его держало. Перерезал когтями пуповину. И снова лицом в материнскую кровь шлёпнулся. Проломал подсохшую сверху, лицом в жидкую сердцевину. Опять в крови вымазался. Потом забарахтался отчаянно, сел с трудом. Дышал тяжело. Обрубок пуповины змеился возле него. Кровь вытекала, отбирая силы последние.

– Рано ему рождаться, – проворчал младший из мужчин. – Даже стоять не может.

– А так бы сдох у матери в животе, – ухмыльнулся другой. – Точно бы сдох. Он так рвался наружу… значит, кровь её уже начала портиться.

– Да не выживет он, – проворчал самый старший, нахмурившись. – Посмотрите, какой он мелкий!

Старшая из женщин вздохнула. Подошла к мальчику, наклонилась – тот напряжённо смотрел на неё своими глазищами, снова ставшими янтарными, хотя и с круглым зрачком теперь. Она осторожно подхватила его подмышки. Он возмущённо когтистыми ручками и ножками взмахнул, словно защититься хотел. Да, пожалуй, и хотел. Тесный уютный мир его стал вдруг невыносимо душным. А то, что он нащупал вокруг, торопливо ворочаясь, задыхающийся, отчаянно махающий вдруг отросшими когтями… то было страшно ярким. И жуткие, огромные существа стояли и смотрели на него. Смотрели неодобрительно.

Он плохо видел их лица, нечётко, фигуры их, которые двигались. Но он чуял их запах. Мальчик не знал, что в том запахе страх, злость или растерянность. Но как хищник чуял, что от тех, кто так пахнет, можно ждать чего-то недоброго. А ещё его мутило от испорченной материнской крови, которая несколько раз промыла его тело, пока её сердце ещё билось. А потом её кровь, такая вкусная-вкусная, стала такая вязкая, такая душная, отвратительная. Она перестала питать его.

Женщина прижала его к груди. Одежду на ней он тут же разодрал. И грудь ей расцарапал, до крови и даже до мяса местами, отчаянно пытаясь освободиться. Он понимал неосознанно, как зверь нутром чует, что от всех, кто намного больше его, надо держаться как можно дальше.

Но руки у неё были крепкие. Она цапнула его за отросшую прядь волос. И уткнула лицом в свою грудь. Он не сразу понял зачем и сердито кусил её. Женщина поморщилась. Одной рукой прижала к себе, возмущённо царапающегося, пальцами другой сжала его подбородок. Малыш возмущённо замер, потом рот распахнул, зарычав. Она его ртом, когда открылся, в сосок ткнула. Он опять её кусил. Кожу прокусил опять, новый круг кровавый рисуя на нежной груди. Но, впрочем, они оба были упрямы. И со временем ребёнок почувствовал что-то другое. Другую влагу на том, куда его упорно пихали. Не кровь. А что-то другое. Ещё вкуснее. Нежное. Непривычное. Сладкое. Живительную влагу. А потом отчаянно, давясь, хлебал грудное молоко. Пузико уже раздулось, сильно, стало до смешного круглым. Но он всё пил, пил и никак не мог напиться.

Когда одна грудь опустела, чужая мать шлёпнула его по попке. Он рот распахнул, пукнул. Потом зашипел сердитый, что его оторвали от живительного источника. Но нежные, твёрдые пальцы сжали его бока и перенесли его ко второй груди, полной. Но тут он уже узнал сосок. Не стал кусаться. И тут же присосался, как надо. И осторожно уже обнимал большую, упругую грудь маленькими ручками. Хотя коготками немножко царапал нежную кожу. Но уже не нарочно. Уже слабо. И долго ещё тянул чужое молоко. И ещё больше, ещё смешнее раздулся в пузе. Но ему нужно было ещё, ему нужно было новых сил, много.

А потом малыш блаженно замер у неё на руках, с аппетитом, но уже медленнее чмокая грудное молоко вместе с кровью, в которой вымазался и с кровью из её ран, которые нанёс ей своими когтями.

А потом блажённо заснул, напившийся молока, предназначенного жизнью не для него. Он ничего не знал, как надо, но, впрочем, природа заботилась о самых младших. А в пузике булькало вкусное-вкусное молоко, перевариваясь. Волною тёплою и живительною растекаясь по крошечному телу.

– Брось ты его, – проворчал младший из асуров. – Не выживет он. Слишком мелкий.

– Он брат тебе! – возмутилась кормившая.

– Не важно! – проворчал младший. – Не нужен в нашем благородном роду этот выродок!

– Ты что! – возмутилась та, что уже рожала и в которой мать уже проснулась. – Он же маленький! Посмотри, как мило спит! – ласково пальцами по лбу спящего младенца пробежала.

Совсем легко. Но тот вдруг глаза распахнул. И взглянул на неё сначала янтарными глазищами с узкими зрачками, потом вдруг – тёмными-тёмными человеческими. Кажется, он и радужку глаз менять умел. Непроизвольно.

– Оставь его, – вдруг серьёзно сказал старший из детей Мадхер и возлюбленного её воина.

– Ты что! – женщина возмущённо отступила, ребёнка к себе прижимая напугано.

А тот, которого опять хватили лапищи кого-то живого, огромного, жутко сильного, опять сердито заворочался, извиваясь, пихаясь, махаясь когтистыми ручками и ножками. Хотя пузико, страшно покруглевшее, ему обороняться мешало. И странно ещё булькало. Он вдруг застыл растерянно, прислушиваясь к странным и новым звукам, идущим откуда-то изнутри себя. Новые звуки… странные звуки… угроза?.. И опять напрягся, готовый к обороне.

– Если будет слабым – не выживет, – старший из сыновей Мадхер грустно взглянул на самого младшего из братьев, сумевшего родиться из тела мёртвой матери.

А тот, сопротивляться переставший на миг, напряжённо взглянул на него, опять звериными глазищами. Он видел, что этот ещё больше и крупнее, чем та, которая держала. Значит, сильнее. И нету холмов с живительною тёплой влагой у него. Совсем он бесполезный. И опасный.

– Нельзя ему отдавать опору, – добавил Шехар печально. – Он привыкнет опираться на других. Так он слабее будет, в разы слабее, чем мог бы, если бы вырос сам. Ты такой судьбы ему хочешь?!

– Но… – мать чужих детей, желанных, грустно посмотрела в большие глаза новорожденного. – Но он маленький. Нельзя его бросать!

– Он смог родиться сам, – улыбнулся вдруг старший из детей Мадхер и великого воина, с которым та охотно ушла в царство Ямараджа, не желая больше разлучаться даже на мгновение. – Он вырвался из лап бога смерти. Может, если оставить его одного, он сможет окрепнуть и вырасти сильным? Если ты будешь заботиться о нём, мальчик будет надеяться на тебя. Какой воин из него будет?

– И верно… – добрая сестра вздохнула, погладила младенца по пухлой щёчке.

Тот недоумённо моргнул, не понимая, чего она с ним делает. Но вроде же не царапалась и не кусала? И ещё эта влага живительная, что скрывалась в грудях её… но, кажется, та уже закончилась. А пузо у него уже слишком сильно растянулось. Но вроде сил немного прибавилось? Хотя и сложно было с таким пузом булькающим. Но, всё-таки, же нажрался. Всё-таки, так тоже можно было получать сытную, тёплую волну, так сладко растекающуюся по телу.

– Если он будет рассчитывать только на себя, то сможет сильнее вырасти, – сказала грустно накормившая его.