– Нет.

– Как хотите, но с понедельника выходит другой врач. Приказ уже подписан.

– О моем увольнении?

– О том, что вы в отпуске. Получите отпускные и можете искать другое место. Такой специалист, как вы, без работы не останется.

Я повернулась и вышла не попрощавшись.

Меня вышвырнули. И можно не сомневаться почему. Прохоровна предупредила слишком поздно. Явно вычисляли тех, кто готов бороться дальше, а не смиренно ждать, пока деньги прокрутятся достаточно, чтобы кто-то смог купить свечной заводик. Может быть, их потом вернут – полусъеденными инфляцией, обесценившимися. И дождутся их не все. Я вспомнила о стареньком рентгенологе, который повесился весной. Говорили, что он ночевал в кабинете… Странно: раньше, в моей прежней жизни, я задыхалась бы сейчас от обиды и бессильной ненависти к тем, кто меня обокрал и предал. Вместо этого во мне бушевала ярость, которая не мешала думать и планировать. Я знала, что выполню все, что решила. И ничто, кроме светопреставления, не помешает сделать это в срок.

Я позвонила Дашке:

– Даш, я задержусь, работы много. В холодильнике плов. Купи что-нибудь к чаю, я приду совсем поздно.

– Угу. Кто-то тяжелый?

– Нет, бумажки срочные накопились. Постараюсь побыстрее отделаться. Пока.

Я выгребла из ящиков стола все свои записи, методички и справочники – набрался увесистый пакет. И только начала заполнять первое направление на МСЭК, как в дверь постучали.

– Да! – привычно сказала я и тут же раскаялась. Прием давно закончился, какого черта, в самом деле!

– Здравствуйте. Вы сказали, что можно прийти еще.

Сегодня он выглядел куда лучше. По крайней мере видел собеседника, а не смотрел в пустоту. И мимика живее. Вопрос: на сколько процентов этот успех принадлежит мне, на сколько ему самому и на сколько – Полине? Да какая разница. Положительная динамика есть – и замечательно.

– Здравствуйте. Присаживайтесь. Слушаю вас.

– Книгу я нашел. Прочел и законспектировал. Спасибо вам. Другие его книги нашел в Интернете. Человек был…

– …соль земли, – закончила я.

– Я тут думал… Мне давно предлагали работу. Тогда отказался, а сейчас позвонил и спросил. Меня ждут, но придется уехать. Вы мне очень помогли. Я вам что-нибудь должен?

– Нет. Вы должны только самому себе – жить так, чтобы ваши могли за вас порадоваться.

– Можно будет зайти еще?

– Я здесь уже не работаю. Сдам дела, и все.

Его лицо неуловимо изменилось, и я поспешила добавить:

– Могу дать телефоны специалистов, с которыми можно будет работать дальше. Результаты у них очень хорошие.

– Я бы хотел продолжать с вами.

– Мне придется уехать. Далеко и надолго.

После чуть затянувшейся паузы его голос звучал хрипловато:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Пока не знаю. Может быть.

– Вот визитка. Телефон всегда включен. Если будет нужно – звоните.

Я поблагодарила и написала два телефонных номера на бланке с рекламой нового транквилизатора.

– Вот. Татьяна или Надежда. Созваниваться лучше заранее, к ним всегда очередь. Лучше к Надежде, она на таких проблемах специализируется.

Я подала ему бумажку, он взял ее – и поцеловал мне руку.

Я так растерялась, что не смогла произнести ни звука. Молчание нарушил он.

– Спасибо вам за все. Если будут проблемы – звоните. Удачи вам.

– И вам удачи, – пролепетала я.

Дверь давно закрылась за ним, когда я вышла из столбняка и посмотрела на визитку. Фамилия, имя, отчество. Ни места работы, ни рода занятий. Никаких контактных данных, кроме телефона. Непростой полковник, ох непростой…

Я потрясла головой, чтобы прийти в себя, убрала визитку и поставила чайник. Работы – конь не валялся. Пишите, доктор, пишите. Никто, кроме вас, этого не сделает.

Через четыре часа правую руку ломило, но все запланированное было сделано. Я аккуратной стопкой сложила отработанные амбулаторные карты с вложенными направлениями. Документация готова, а больных моему преемнику все равно придется узнавать с нуля… Ладно, Оксана вернется из отпуска и введет его в курс дела. Все же интересно, ради кого меня выкинули? Да какая разница, в конце-то концов. Хоть больше времени проведу с детьми – напоследок. Проверила ящики стола, забросила в пакет с книгами чашку – она сопровождала меня со времен интернатуры. Повернула ключ в замке наработанным за два года движением и пошла пустыми коридорами к выходу. Попрощалась с регистраторшей Томой, повесила ключ на гвоздик под криво написанным номером и закрыла за собой дверь.

Оставалось сделать еще кое-что. Я свернула к моргу, почти не надеясь застать Прохоровну, но она сидела на скамейке, глядя на вечернее небо.

– Опять ты, лиса?

– Опять. – Я поставила тяжелый пакет, порылась в сумке и протянула старухе лилово-зеленую коробочку.

– Это че еще такое?

– Духи «Персидская сирень».

– Зачем?

– Ну-у… чтоб были, – сказала я, слегка растерявшись. Прохоровна продолжала молчать, и я добавила, чувствуя себя полной дурой: – Вы же говорили, что их у вас никогда не было.

– И че?

– Пусть будут.

Старуха молча протянула руку, и я вложила коробочку в корявую ладонь, похожую на птичью лапу. Пальцы сомкнулись, и рука на несколько секунд повисла в воздухе. Прохоровна открыла коробку, поднесла к носу флакончик. Потом неловко открутила пробку и принюхалась.

– Оно… Глашка форсила на вечерках, ей батя с города привез. Да Вася подарить обещал, когда женихался… Спасибо тебе, лиса… дочка. Иди теперь, иди. Спасибо тебе.

– Вам спасибо за все, Анна Прохоровна. Не поминайте лихом.

– А чего это ты прощаешься?

– Да выперли меня.

– Вот оно как, значит… Говорила я тебе, что стукач он, да поздно, видать.

– Поздно. Да уже все равно. Время мое выходит.

Глаза Прохоровны поблескивали среди морщин, словно каменные бусинки. И выражение имели точно такое же, как полированные камешки, то есть никакого.

– Да и мне пора. Сменщик нашелся.

У меня похолодело в животе.

– И кто? Алкаш кладбищенский?

– Не, такого Она в отвал пустила. Есть тут один, грузчик на труповозке. Пустоглазый такой. Согласился, только, сказал, скатается здесь неподалеку к кому-то и вернется. Придет на неделе, все и сделаем. А пока сижу вот… гляжу напоследях.

– Не боитесь? – спросила я и тут же прикусила язык.

– Нет, – просто ответила Прохоровна. – Меня Она не обидит, не чужие, как-никак. Иди, лиса. И ты не бойся. Нечего тебе бояться.