Атмосфера этой конференции так необычна, что порой просто ошеломляет. Нечто подобное можно наблюдать во время занятий йогой или в буддистском монастыре, за исключением того, что здесь людей объединяет не общая религия или мировоззрение, а общий темперамент. Это легко заметить, когда доктор Арон произносит свою речь. Она уже давно обратила внимание на то, что во время выступлений перед высокочувствительными людьми в зале устанавливается более спокойная и уважительная атмосфера, чем в других местах для массовых собраний. Такая атмосфера поддерживается в зале на протяжении всей презентации. И так продолжается во время всех выходных.

Я никогда не слышала так часто фраз «только после вас» и «благодарю», как здесь, на ранчо. Во время завтраков, обедов и ужинов, которые проходили в закусочной под открытым небом, оформленной в стиле летнего лагеря, люди с нетерпением погружаются в увлекательные беседы. Во время бесед один на один они обсуждают такие глубоко личные темы, как детские воспоминания и романтические отношения во взрослой жизни, а также социальные проблемы, такие как здравоохранение и изменение климата. Люди не рассказывают друг другу историй только ради развлечения. Они внимательно слушают и делают глубокомысленные замечания. Элейн Арон обратила внимание на то, что чувствительные люди ведут себя очень ненавязчиво во время общения, поскольку сами они хотели бы, чтобы именно так вели себя окружающие по отношению к ним.

«В остальной части окружающего мира, — отмечает веб-дизайнер Мишель, наклонившись вперед, как будто преодолевая напор воображаемого порыва ветра, — вы высказываетесь, а люди могут обсуждать или не обсуждать ваше мнение. Здесь же вы делаете заявление, а кто-то непременно спрашивает: “Что это означает?” И если вы сами зададите такой вопрос кому-то другому, вам обязательно ответят».

Как отмечает организатор конференции Жаклин Стрикленд, нельзя сказать, что участники не болтают о пустяках. Но это происходит не в начале беседы, а в конце. В большинстве случаев люди прибегают к этому ради непринужденного установления контактов, и только после того, как почувствуют себя комфортнее, они завязывают более серьезные отношения. Чувствительные люди поступают наоборот. «Они могут получить удовольствие от разговоров о пустяках только после того, как освоятся с обстановкой, — говорит Жаклин Стрикленд. — Когда чувствительные люди находятся в среде, соответствующей их подлинной личности, они смеются и болтают о пустяках точно так же, как и все остальные».

В первый вечер мы идем в свои спальни, расположенные в здании, похожем на общежитие. Я подсознательно готовлюсь к тому, что сейчас мне захочется уснуть или почитать, а вместо этого меня втянут в драку с подушками (как в летнем лагере) или в шумную и скучную игру с распитием алкоголя (как в колледже). Но на ранчо Walker Creek моя соседка по комнате (двадцатисемилетняя секретарша с огромными оленьими глазами, которая мечтает стать писательницей) с удовольствием проводит вечер, спокойно записывая что-то в своем дневнике. Я делаю то же самое.

Безусловно, выходные проходят не без напряженности. Некоторые участники конференции ведут себя весьма сдержанно, поэтому кажутся угрюмыми. Политика «каждый занимается тем, чем хочет» приводит порой к взаимному отчуждению, ведь все участники конференции занимаются своими делами. Вообще говоря, на ранчо недостаток «крутости» ощущается так сильно, что мне начинает казаться: уж лучше бы кто-то начал отпускать шутки, будоражить всех и угощать ромом с колой. Разве нет?

Я убеждена, что у чувствительных людей должна быть своя среда обитания. Но при этом мне нравится, когда рядом есть активные, общительные люди. Меня утешает, что среди нас есть и люди, которых называют «крутыми», — во время этих выходных мне очень их не хватает. Я разговариваю так спокойно и тихо, что, кажется, сейчас усну. Интересно было бы знать, чувствуют ли нечто подобное в глубине души и другие участники встречи.

Программист Том с внешностью Авраама Линкольна рассказывает мне о том, что его бывшая подруга постоянно держала двери своего дома открытыми и для друзей, и для незнакомцев. Ей нравились самые разные приключения: она любила новые блюда, новые сексуальные эксперименты, новых людей. Отношения между Томом и этой девушкой не сложились: в конце концов Тому хотелось, чтобы спутница его жизни уделяла больше внимания им двоим, а не окружающему миру. Сейчас у него счастливый брак именно с такой женщиной — но он рад, что в его жизни была и та девушка.

Пока Том рассказывает мне свою историю, я думаю о том, как сильно скучаю по своему мужу Кену, который остался в Нью-Йорке и который, кстати, ни в коей мере не принадлежит к числу чувствительных людей. Иногда я расстраиваюсь из-за этого: если что-то трогает меня так сильно, что у меня появляются слезы сочувствия или тревоги, мой муж тоже не остается равнодушным, но его раздражает, если я пребываю в таком состоянии слишком долго. Однако, по-моему, порой его жесткость идет мне на пользу, и мне всегда приятно быть рядом с ним. Мне нравится его естественное обаяние. Нравится, что у него никогда не заканчиваются интересные истории. Мне нравится, как он вкладывает всю душу и сердце во все, что делает, и во всех, кого любит, особенно в членов нашей семьи.

Но больше всего в моем муже мне нравится то, как он выражает свое сострадание людям. Он может быть агрессивным и за одну неделю проявить больше агрессии, чем я за всю свою жизнь, но он использует ее ради других людей. До нашей встречи Кен работал в ООН и частенько бывал в зонах военных действий по всему миру, где, помимо всего прочего, проводил переговоры об освобождении военнопленных. Он приходил в зловонные тюрьмы и запугивал командиров лагерей с автоматами наперевес до тех пор, пока те не соглашались освободить молодых девушек, единственным преступлением которых было то, что они женщины и жертвы насилия. Проработав много лет на этой работе, Кен вернулся домой и написал обо всем увиденном в книгах и статьях, наполненных гневом. Он писал эти книги не так, как написал бы их чувствительный человек, и этим вызвал негодование многих читателей. Но он писал их как человек, которого все это отчаянно волнует.

Мне казалось, что встреча на ранчо Creek заставит меня скучать по миру высокочувствительных людей — миру, где все разговаривают очень мягко и никто не носит с собой дубинок. Но, по правде говоря, мне стало не хватать равновесия. Думаю, Элейн Арон назвала бы это равновесие естественным для нашего образа жизни, по крайней мере, для индоевропейской культуры, в которой слишком долго существовало разделение между «воинами-королями» и «советниками из числа священников», между исполнительной и судебной ветвями власти, между смелыми людьми, такими как Франклин Делано Рузвельт, и чувствительными и совестливыми — как Элеонора Рузвельт{50}.

Токвилль понимал, что в мире постоянного действия и принятия решений, который сформировался под влиянием демократического и делового характера жизни Америки, превыше всего ценится жесткий и быстрый склад ума, способность мгновенно принимать решения и без промедления использовать благоприятные возможности — но все эти качества не способствуют серьезным размышлениям, тщательной проработке вопросов и точности мысли.