– Ты уверена? – спросил Холмогоров.

– Более чем, – ответил Ната и улыбнулась.

Саша резко развернулся, чтобы войти в столовую и взять из бара шампанское. Развернулся так неосторожно, что задел раму зеркала. Зеркало упало и испуганно звякнуло. Холмогоров, подняв его, увидел в нем себя и трещину, прошедшую сверху вниз от рамы до рамы. Словно кто-то аккуратно разделил его изображение на две части.

– Прости…

– К счастью, – отозвалась Ната.

Александр взял бутылку шампанского и бокалы, сказал при этом:

– Жалко зеркало.

И вдруг сообразил: он жалеет копеечную вроде вещь, принадлежащую не ему, а Надю, потерявшую бесценную картину, не пожалел. Но тут же отмахнулся от этой мысли. Ничего, Надя потом получит хорошую компенсацию и даже будет благодарить его, которого, кстати, никто не пожалел, кроме Наты – незнакомой, загадочной, прекрасной и великодушной, как сказочная фея.

Надя с Павлом завтракали, когда в дверь позвонили – прибыла следственная группа.

– Ну, что пропало? – спросил один из полицейских. – Составили список похищенного?

Надя сказала, что пропали картина и покрывало, в которое ее завернули.

– Покрывало, конечно, вещь ценная, – прокомментировал другой страж правопорядка и прикрыл ладонью зевок.

– Дорогая картина? – спросил первый.

Надя подумала и ответила:

– Очень.

Полицейские прошли в гостиную и осмотрели место. Старая мебель, вероятно, не вдохновила их, а потому старший группы задал два вопроса сразу:

– Дорогая, по-вашему, это сколько в рублях? Кто автор?

– Дорогая – значит бесценная, – ответила Надя. – Автор картины художник Ван Гог. Написана она в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году в голландском городе Нюэнене…

Полицейский достал блокнот для записей, бросил его на стол, разозленный пустым вызовом. Затем, демонстрируя свою образованность, спросил:

– А почему украли картину именно Ван Гога, а не Пикассо, например?

– Потому что у меня в доме не было картин Пикассо.

– А где вы их храните? – продолжал издеваться полицейский. – Ван Гога не побоялись повесить здесь, а Пикассо, значит, недостоин?

Павел глядел в окно и не спорил, а Надя готова была расплакаться.

– Вы знаете, сколько стоит Ван Гог? – спросили ее. – Поинтересовались бы у специалистов. А потом застраховали на всякий случай.

– Господа, – обратился к острякам Павел, – я могу представить все документы на эту картину. В частности, заключение музея Ван Гога в Амстердаме о ее подлинности.

– Вы муж? – спросили его. И, услышав отрицательный ответ, посоветовали: – Тогда и молчите. Хотите помочь следствию? Стойте и молчите. А то, понимаете, начинает здесь…

– Этот человек мне ближе, чем муж, – перебила полицейского Надя. – И вообще, какое право вы имеете оскорблять самого близкого мне человека? Если у вас хватает наглости прийти в дом, в котором случилось несчастье, и иронизировать по поводу произошедшего, то зачем было вообще являться сюда?

Полицейские вдруг поняли, что их не разыгрывают.

– Да ладно, чего уж так убиваться. Вы живы, и это уже хорошо. А вообще простите, ежели что не так. Мы сразу не сообразили, что к чему. Говорите, Ван Гог, да только кто поверит, чтобы он вот так запросто в скромной квартире на стеночке висел…

Полицейские тут же принялись за работу: вынули замок из дверей, стали мазать стены и ручки дверей черным порошком, чтобы выявить отпечатки пальцев. Все это грозило затянуться. Надя набрала номер Холмогорова и, когда тот отозвался, попросила предупредить Васю Горелова о том, что она задержится.

– Наденька, – удивился Саша, – как ты себя чувствуешь? Ведь фактически это твой первый день на новом месте!

– Я подъеду, – заверила Надежда, – обязательно. Просто у меня неприятности: из квартиры украли картину Ван Гога.

– Как? – вскричал Александр. – Кто-то забрался к тебе и украл «Едоков»? А разве это не копия была?

– Нет, полотно настоящее.

– Я еду к тебе! – снова закричал Холмогоров. – Беда-то какая… Короче, никому дверь не открывай, вызови полицию и жди меня.

– Полиция уже здесь, – сказала Надя и повесила трубку.

Она сидела на кухне одна. Павел беседовал с полицейскими, но не было слышно, о чем. Надя думала о пропаже, о том, что наверняка тот, кто залез в ее квартиру, заранее знал, за чем идет сюда. Если это так, то картину преступник надеется продать, а ведь продать ее невозможно, Павел говорил об этом. Если только вор не отдаст полотно за бесценок перекупщику, а тот будет искать богатого клиента. А сколько будет искать – неизвестно. Почему-то ей казалось, что подарок Елены Юрьевны потерян навсегда.

Подошел Павел и спросил тихо:

– Ты и вправду так считаешь?

– Да, – ответила она, продолжая думать о своем. – Жаль, если картина исчезла бесследно.

– Бог с ней, с картиной, я о том, что ты сказала полицейским обо мне…

Надя вздохнула и призналась:

– Чистая правда, чего уж тут скрывать.

– И я тебя люблю, – сказал вдруг Павел. – С первого мгновения, как только увидел. Но впервые я тебя увидел не в Новый год, когда пришел сюда, а гораздо раньше: ты с бабушкой шла из магазина. Я тихо ехал следом на машине и умолял всевышнего, чтобы ты оказалась не замужем. А потом понял: мне все равно, есть у тебя кто-то или нет. Полюбил, и все.

– И я… – шепнула Надя.

Он подошел, наклонился и поцеловал ее волосы.

– Вечером вернусь обязательно, тогда и поговорим. А сейчас мне надо спешить, надо кое-какие вопросы решить.

Саша примчался через полчаса. Стал зачем-то нападать на полицейских, обвинять их в бездействии. Его узнали, а потому незаслуженные упреки терпели. Не выдержала только Надя. Вошла в гостиную и вытащила Холмогорова за рукав, прикрикнув на бывшего мужа:

– Не мешай людям работать!

Но он все равно не мог успокоиться, обещал встретиться с полицейскими начальниками города и поставить вопрос о необходимости усиления следственной группы лучшими специалистами по расследованию хищений культурно-исторических ценностей. Закончив возмущаться, сообщил Наде, что руководство студии предупреждено и разрешило ей не выходить сегодня на работу. И даже на следующий день, если надо. На полицейских Холмогоров больше не нападал. Зато поинтересовался у Нади, кто из посторонних бывает в доме. И услышав в ответ, что посторонние сюда не ходят, вспомнил:

– А Павел? Он никогда не внушал мне доверия – скользкий какой-то тип. Вероятно, сам рассчитывал получить эту картину от Радецкой, а когда…