Надя вышла в коридор, остановилась у зеркала, висящего над тумбочкой, на которой стоял телефонный аппарат, выдвинула ящик, чтобы достать телефонную книгу. На справочнике разлеглась связка со вторым комплектом ключей.

Телефон дежурной службы районного отдела полиции оказался занят. И тогда она позвонила Павлу.

Тот отозвался не сразу, Надя даже хотела уже положить трубку, когда услышала его слегка недовольный голос:

– Ну и кто вспомнил обо мне в начале второго ночи?

– Прости, это я, – шепнула Черкашина.

– Очень рад, – в самом деле явно обрадовался Павел. – Надеюсь, ничего страшного не случилось?

– Случилось, – еще тише произнесла Надя. – У меня украли Ван Гога.

Она с трудом выговорила последние слова и заплакала.

– Выезжаю, – немедленно откликнулся внук Радецкой.

Павел осмотрел вход в квартиру и сказал, что следов взлома нет. Нет и царапин на замке, значит, отмычкой не пользовались. Дверь была открыта родным ключом. Но ключей всего три комплекта: два у Нади, и оба на месте, а третий у родителей.

– Родители наверняка отпадают, – успокоил ее Павел. – Во-первых, они даже не знали, что у тебя есть полотно Ван Гога, а потому не могли поделиться этой новостью с кем-либо.

– Не знали, – подтвердила Надя.

– Выходит, кто-то сделал дубликат ключей. Тот, кому ты хотя бы на время давала оригинал.

– Никому не давала. Один комплект постоянно при мне, а второй дома и никуда не пропадал.

– Кстати, ничего не исчезло, кроме картины?

– Ничего. Только покрывало с кровати. Я заметила это вечером, но почему-то не подумала о том, куда оно могло деться.

– В него завернули картину, – объяснил Павел. – Следовательно, тот, кто забрался к тебе, специально не готовился к преступлению. Иначе бы изготовил футляр из фанеры или из поликарбоната, обшили плотной тканью с двух сторон, чтобы не повредить холст. Но действовал не случайный квартирный вор, так как ничего и нигде больше не искали – ни деньги, ни ценные вещи не пропали, и следов поиска ценностей нет.

– Я даже представить не могу, кто это мог быть.

– Тот инспектор Интерпола, Томас Линдмарк, не связывался с тобой больше? – спросил Павел.

– Нет, – покачала головой Надя. – А зачем ему? Он же мне сказал, что картина не подлинник. К тому же и так хотел ее забрать по требованию настоящего владельца.

– Значит, позвонит тебе в ближайшее время, ведь Линдмарк не знает, что картина исчезла.

– Я никому не сообщила о краже, даже в полицию. Позвонила только тебе.

– Извини, но я уже сам позвонил в полицию, а мне ответили, что у них всего одна дежурная машина, и та на вызове. Мол, если грабежа с насилием не было, то они пришлют следователя и экспертов только завтра.

– А когда пришлют, не сказали? Мне ведь с утра на работу.

Павел промолчал, потом взял обе связки ключей и начал их разглядывать.

– Насколько понимаю, копий с этих ключей не делали. Однако подтвердить или опровергнуть мой вывод смогут только эксперты.

Он снова прошел в гостиную и посмотрел на пустое место.

– Прости, а твой бывший муж не мог оказаться здесь без тебя?

– Нет. Саша не мог. Во-первых, у него нет ключей, а во-вторых, мы с ним были на студии. А главное, Холмогоров не такой.

– Пока ты была на студии, бывший муж все время находился рядом с тобой?

– Нет, разумеется. Но мы приехали туда на его машине, а потом покинули студию вместе. Рядом он был, но не постоянно, конечно: у него же там свои дела.

– А другие знакомые? Кто из них заходил к тебе в последнее время, знал про картину?

– Только Таня Бровкина, которую ты видел. Но для нее что Ван Гог, что творение какого-нибудь моменталиста с Невского – разницы никакой.

Павел посмотрел на Надю, потом еще раз на стену, затем зачем-то за окно и направился к выходу.

– Я с утра пораньше подъеду, чтобы успеть до визита специалистов.

И тогда Надя решилась.

– Паша, – заговорила она, пугаясь своей смелости, – оставайся у меня ночевать. Я постелю тебе в гостиной, диван там просторный, очень удобный. Мне не хотелось бы, чтобы ты тащился домой, а через пару-тройку часов обратно. И, честно признаться, мне не по себе от того, что здесь кто-то побывал посторонний, все рассматривал, трогал мои вещи. И вообще… Знаешь, я боюсь оставаться сейчас одна.

Надя, произнося это, покраснела, но Павел, кажется, ничего не заметил и согласился.

Холмогоров с Натой сидели на огромном белом кожаном диване и разглядывали «Едоков картофеля». Картина висела на бронзовом крюке для старинного зеркала, а само зеркало стояло у стены возле арочного входа.

– Странно смотреть на вещь, которая стоит как несколько полетов в космос, – произнес Холмогоров, – как бюджет серьезного американского фильма, как роскошная вилла на Гавайях с большой океанской яхтой и самолетом в придачу…

– Я сегодня порылась в Интернете и выяснила, что Ван Гог сейчас самый востребованный художник на рынке, – сообщила Ната. – Пару лет назад один из его «Посолнухов» был продан на аукционе за сто тридцать восемь миллионов долларов. А небольшой по размерам этюд с изображением виноградников в Арле, в подлинности которого сомневались многие специалисты, ушел за сто двадцать два. Исходя из этого, можно предположить приблизительную стоимость «Едоков».

– Я даже обсуждать ничего не хочу! Если кто-то предложит сто миллионов баксов – отлично. Главное, Багрову картина не достанется. Наде я потом дам миллион или даже два миллиона. Огромные деньги! Хотя… Она же удивится, задумается, с чего это вдруг? Ведь бывшая жена не знает, сколько ее картина на самом деле стоит. – Холмогоров задумался. Наконец произнес: – Тогда Надя догадается, что это я взял картину. Еще решит, что я ее украл… Нет, лучше оказать ей какую-то другую помощь, подарок сделать – изумруды какие-нибудь или сапфиры.

Ната слушала его и молчала.

А когда Саша поднялся, чтобы принести из бара шампанское, сказала ему вслед:

– Из Москвы примчались адвокаты Багрова. Скорее всего, если завтра ему не будет предъявлено обвинение, банкира выпустят под подписку.

Холмогоров остановился возле арочного проема.

– Что? – переспросил, медленно оборачиваясь. – Отпустят? Вот оно, наше хваленое правосудие! Торговец живым товаром, контрабандист, убийца будет продолжать разгуливать на свободе, угрожая жизни честных граждан? Почему ты такая спокойная?

– Да потому, что Багров прекрасно понимает: в следственном изоляторе ему куда безопаснее, чем на воле. Не он ведь вершина коррупционной пирамиды. И если с ним поработают, как полагается, то он способен сдать многих и многих больших и уважаемых людей. Потому его и отпускают – чтобы убрать. Естественно, Багров предпочтет быстренько надолго раствориться в далекой и мало кому известной стране, где его никто не найдет, а может быть, даже искать не будет.