«Все, все, все! – стучало в висках Саши. – Все, кажется, заканчивается!»

Он поцеловал Нату и собрался уходить, но кое-что вспомнил.

– Прости, а у тебя сохранились какие-нибудь связи с арабскими коллекционерами живописи? Я имею в виду, остались ли какие-то телефоны?

Девушка кивнула.

– Связей нет, но у меня хорошая память на цифры, на телефонные номера, в частности. Правда, с арабами связываться теперь опасно. Возможно, или даже почти наверняка, они пытаются отыскать пропавшие деньги. К тому же могут считать, что это я сдала всю сеть. Собственно, неважно. Арабов, кстати, живопись с изображением людей не заинтересует, если нельзя получить очень быстро приличный доход. Но я встречалась с одним японцем, который зависает на импрессионизме и скупает как раз постимпрессионистов.

– Ты помнишь его телефон? – спросил удивленный Саша.

– Приблизительно. Несколько попыток – и наберу правильный номер. А кроме того, мне известно название его фирмы, которая является одной из крупнейших по продаже недвижимости на японских островах. Насколько знаю, этот человек никогда не торгуется: если запрашиваемая цена соответствует конъюнктуре рынка, платит сразу после заключения экспертов о подлинности картины. И это еще не все. Сейчас наибольшую активность по скупке шедевров проявляют китайские корпорации. Установить, представители каких именно постоянно присутствуют на крупнейших аукционах, не составит труда. Они дадут больше японца. А еще…

– Поговорим об этом вечером, – остановил ее Александр, – мне надо ехать.

Он поцеловал Нату, и поцелуй длился дольше, чем на это было времени, и меньше, чем ему хотелось. Но надо было спешить: до конца рабочего дня оставалось около полутора часов.

Холмогоров, войдя в кабинет Горелова, увидел Надю, углубившуюся в чтение рукописи, и Василия, с интересом разглядывавшего изгрызенный карандаш.

– Прости, – сказал Саша бывшей жене, – задергали меня сегодня – то бухгалтерия, то костюмерный цех, потом Решетов позвал просто поболтать ни о чем, затем ассистент режиссера на площадке решил со мной поспорить о процессе. Да кто он такой? Его дело следить, чтобы все вовремя приходили, чтобы никто не забыл текст, чтобы всегда был горячий чай и бутерброды.

– Очень опытный человек, – заступился за ассистента Горелов, – еще в советские времена работал с известными…

– Да хоть с самим Эйзенштейном! – не дал ему договорить Холмогоров. И положил на стол полиэтиленовый файлик с ксерокопиями, пояснив Наде: – Я что-то, видать, напутал, или мне плохо объяснили. Документы твои не потребовались. Сразу не вернул, извини. Так во внутреннем кармане целый день и таскал их с собой по всей студии. Заканчивай, Надюша, поскорее, а лучше прямо сейчас. Поедем домой, поужинаем, если ты меня пустишь. А вообще я предлагаю заехать в какой-нибудь ресторанчик и поужинать там, заодно отметить поступление на новую работу.

Надежда хотела отказаться, но Саша не дал ей на это времени. Он посмотрел на внезапно погрустневшего Горелова и продолжил:

– Васю с собой возьмем, голодный же. И наверняка в его холодильнике хоть шаром покати.

– Не то слово, – подтвердил Горелов.

И Надя согласилась.

В ресторане пришлось сидеть до глубокого вечера. Холмогоров заказал много, официанты не успевали подносить блюда. Василий пробовал все и восхищался. Больше всего ему понравился французский коньяк. Когда Саша уводил Надю потанцевать, Вася успевал выпить несколько рюмок, а потому очень скоро его развезло. Наде с самого начала хотелось поскорее домой, но бывший муж, заметив ее желание завершить пирушку, сказал: «Посидим еще немного, я тебя быстро домчу». Сам он не пил, потому что был за рулем. А Надя лишь попробовала шампанское, остальное досталось все тому же Васе Горелову. И Холмогоров начал говорить: «Ну, куда мы сейчас поедем? Нельзя же бросить тут Васю в таком виде».

Вид у Горелова был и в самом деле непрезентабельный: вылезшая из брюк рубашка торчала из-под полы пиджака, лицо раскраснелось, к тому же он улыбался во весь рот и стеклянными глазами осматривал зал так пристально, словно рассчитывал увидеть старых знакомых. Пришлось завозить его домой. Зато потом промчались сквозь засыпающий город очень быстро.

Холмогоров вошел с Надей в квартиру, но не стал снимать дубленку, сказав, что сегодня не будет набиваться на ночлег, потому что Горелов в таком состоянии, что ему может понадобиться помощь. И сразу ушел. Было чуть за полночь.

Надя легла в кровать, но долго не могла заснуть – чувство непонятной тревоги не давало. Потом она решила, что просто начиталась глупых текстов, а потому лучше полистать какую-нибудь нормальную книгу. Взяла с тумбочки «Луну и грош», открыла на первой попавшейся странице. Вскоре поняла, что и Моэм не может ее успокоить. Вероятно, потому, что читала эту книгу раньше, а может, оттого, что не удавалось сосредоточиться на романе. Надежда перебирала в памяти весь прошедший день, но хорошо вспоминалось лишь, как сидели втроем в ресторане, как танцевала с Холмогоровым и как легко и красиво тот двигался, положив руку на ее талию. Тогда ей даже показалось, будто он осторожно поглаживает ее спину, то ли пытаясь успокоить, то ли не решаясь прижать к себе, о чем-то, наверное, мечтая. А может, и не мечтая. Но все равно вспоминать это не хотелось.

Поднявшись с кровати, Надя взяла книгу, чтобы вернуть ее на полку и взять другую, прошла в гостиную, постояла у книжного шкафа, посмотрела на красивые стрелки часов. Был ровно час ночи. Решила больше не читать, а полежать с закрытыми глазами и попытаться все же уснуть, повернулась, чтобы выйти. Но что-то остановило ее. Внимательно оглядев комнату, она замерла – «Едоков картофеля» на стене не было.

Надя смотрела на пустое место на стене, на такое непривычно пустое, потому что когда-то на нем висел портрет Николая Георгиевича Журавлева в роли Отелло, потом увеличенная фотография улыбающегося Саши, а теперь не было ничего. Смотрела в растерянности на это пустое место и ощущала внутри себя такую же пустоту. И, главное, не знала, что предпринять. Ее обокрали! Кто-то проник в квартиру и вынес самое ценное! Нет, этот кто-то забрал единственно ценную вещь, которая была в ее доме. Если бы он унес все остальное – было бы не так обидно. Причем тот, кто украл картину, точно знал, что та именно здесь, что это работа Ван Гога. Но дверь не была взломана, замок, когда она отпирала его, сработал так же бесшумно и надежно, как и всегда.

Про картину знали только трое: Павел, Саша и Бровкина. Павел взять не мог, потому что Надя сама хотела вернуть картину и внук Радецкой отказался от ее дара. Саша? Но зачем ему, ведь он даже не знает, что это подлинник, к чему воровать копию? К тому же Холмогоров не вор, да и не бедный человек, он мог бы заказать себе копию любого творения Ван Гога, если картины этого художника так ему нравятся, что он не может существовать без них. А ведь Саша перепутал Ваг Гога с Гогеном. Остается только Бровкина. Бровкина, возможно, способна на что-то подобное, но Татьяна очень далека от искусства.

Однажды Надя все же вытащила подругу в Эрмитаж. А ту заинтересовали лишь мраморные статуи обнаженных мужчин, уж никак не живопись, тем более живопись импрессионистов. Если отпадает Бровкина, то кто? Саша целый день был на студии, рядом с ней. Ну, не рядом, но все равно находился там. Павел не мог украсть. Значит, все-таки Бровкина? Или в квартиру проник кто-то другой, хорошо осведомленный о том, что там на стене висит картина невероятной стоимости? В любом случае надо звонить в полицию. Только приедут ли стражи закона ночью, если не было вооруженного нападения, убийства или какого иного тяжкого преступления?