концов, бывали случаи, когда спорить с ним становилось бесполезно, да и нерационально. Не все же ей одной упрямиться. Более того, в последнее время все проще становилось уступать. Может быть, даже нравилось. Нерушимыми были только две ее заморочки: спокойствие деда и неведение Кирилла до тех пор, пока не станет известно о его поступлении. Первое в любом случае было с трудностями. Второе, опять же в свете несанкционированного вмешательства в мирное течение их жизни Ирины Робинсон, несколько пошатнулось. Но Мара продолжала убеждать себя, что нужно просто подождать. Подождать, когда эта женщина уедет. Подождать, пока Кирилл закончит школу. Подождать… черт его знает, чего еще подождать! И черт его знает, чем закончится ожидание.

Они приехали в Умань уже ночью, задержавшись на ужин в придорожном ресторанчике где-то на середине дороги.

Но настроение у нее было безнадежно загублено еще днем. И, хотя она и старалась держаться и виду не подавать, наверное, это невозможно было не заметить.

Однако Вересов делал вид, что не замечает. До самой Умани. В номере он молча наблюдал, как Мара бесцельно металась между ванной и комнатой. Потом бросив: «Я в душ», скрылась за дверью. Выждав минут семь, Максим двинулся следом.

— Что случилось? — зависнув в дверном проеме, спросил он.

Мара, совершенно мокрая, с закрытыми от воды глазами вздрогнула и отскочила за шторку, почему-то не до конца раздвинутую. Потом из-за шторки показалась ее голова. И она сказала:

— Я неловко чувствую себя в незнакомых местах! А ты заходишь!

Вересов кивнул.

— Еще что случилось?

— Это так заметно, да?

— Более чем.

— Черт!

Мара потянулась к душу, сняла его с держателя, закрыла ванну пробкой и села, придвинув к себе колени и обхватив их руками.

— У нас в школе завелся суицидник. Анонимный.

— И?

— Макс, он мне анонимки писал с октября. Почти каждую неделю. Я внимания не обращала, там были всякие глупости, ничего серьезного. А теперь угрожает покончить с собой.

— А психолог в школе на что? Ты сообщила?

— Так ведь непонятно, кто пишет! Я думала, что ученик какой-то. Ну мало ли… Почерк я этот не знаю. И решила никому голову не морочить. Думала, ему надоест прикалываться… А теперь… Он… он требует, чтобы я его выбрала, иначе то ли из окна выбросится, то ли с крыши спрыгнет. Там никакой конкретики.

Мара прислонилась лбом к своим коленям и тяжело вздохнула.

— Я ее нашла сегодня, уже в конце рабочего дня. Никого не было, с кем можно поговорить.

Макс уселся на край ванной и, положив свою ладонь ей на затылок, стал поглаживать пальцами шею.

— Сейчас точно надо успокоиться, а в понедельник сходи к психологу, завучу, директору. Ты должна поставить в известность администрацию. Неизвестно, чем все это может закончиться.

— Я бы и сегодня поставила, — подняла она голову и посмотрела на него, — если бы хоть кто-то был. Раньше это обычные любовные записочки были. Пошленькие, но без угроз… Я их выбрасывала и все. А сейчас такое… Просто… Я подумала, что он за мной следит, если про нас знает.

— Ну, знает — не знает… Это лишь твои предположения. Может быть, он просто ищет ответы на свои вопросы о твоем статусе. Вариантов, на самом деле, множество. Возможно, ему просто нравится действовать тебе на нервы. Или самоутверждается за твой счет. Но, в любом случае, ты должна об этом рассказать. В понедельник. Первым делом.

— Конечно! — горячо ответила она. — Никогда в жизни себе не прощу, если, и правда, что-то случится! Статистика самоубийств среди детей ужасающая!

Он легко прикоснулся губами к ее виску и, быстро скинув одежду, забрался к ней. Устроил ее голову у себя на плече и, обняв ее всю, шепнул:

— Не пугай себя. Все устроится. Все обязательно устроится.

— А у нас вариантов нет, — вдруг улыбнулась она и прикрыла глаза.

15. То есть все так серьезно?

Понедельник был реально странно-тяжелым.

Первое. Просыпаться в одиночестве Максу нравилось все меньше и меньше.

Второе. С сегодняшнего дня в офисе работала новая помощница. Прежняя ушла в декрет.

Третье. Которое утро подряд он вынужден был наблюдать бывшую жену в окружении свечей посреди своей гостиной в позе лотоса. Разумеется, это было не настолько невыносимо ввиду того, что, по сути, всю прошлую неделю он, как ни крути, провел с Марой. Но и приятного находилось мало.

Четвертое. Кирилл вел себя необычно. В том смысле, что за выходные ни разу не позвонил. И утром был непривычно тихим. Он сидел за столом, подперев голову рукой, ковырял вилкой сырники и периодически поглядывал на отца таким взглядом, будто тот, как минимум, отобрал у него мобильный и ограничил доступ к компьютеру по часам. Кирилл выглядел невыспавшимся, растрепанным и похожим на рассерженного детеныша дикобраза. Если сделать скидку на то, что детенышу почти семнадцать лет.

— Ты меня отвезешь, или мне опять на метро? — подал он вдруг голос.

— Отвезу, если, конечно, ты сам не горишь желанием опять на метро, — усмехнулся отец.

— Чтобы не мешать твоей работе и личной жизни, могу и на подземке прокатиться. Не вопрос.

— С чего вдруг?

— Ну как с чего? У тебя ж бурлит. Или я не прав?

— Почему таким тоном? — Максим перестал улыбаться.

Кирилл приподнял одну бровь, но голос звучал невозмутимо:

— Обычным тоном. Бурлит же.

— Ты прекрасно знаешь, что эта тема нами не обсуждается. Вне зависимости от того бурлит или нет.

— А мне хотелось бы знать, почему она не обсуждается? Что в ней такого, что обсуждать нельзя?

— Личная жизнь потому и личная, что ее не обсуждают. Но когда я соберусь жениться, ты узнаешь об этом вторым, — сдержанно проговорил Максим.

— Ничего себе! — Кирилл присвистнул. — То есть все так серьезно? И чем она тебя за жабры взяла?

— Кирилл, — Макс все еще не повышал голос, — я не твой Дрон, с которым ты можешь в