– Ни шагу дальше.

– Я собираюсь отыскать Буна, – сказала она ему.

– Ты ни в чем не повинна, – сказал Лайлсбург. – Нам это совершенно понятно. Но и ты, в свою очередь, обязана понять: Бун подверг нас всех опасности…

– Тогда позвольте поговорить о нем. Мы уйдем отсюда вместе.

– Еще совсем недавно это было возможно, – сказал Лайлсбург; голос, доносившийся от его теневого облачения, звучал так же размеренно и властно, как всегда.

– А теперь?

– Его судьба не в моей власти. Как и не в твоей. Он обратился к совершенно иной силе.

Во время его речи из глубин катакомбы донесся шум; гул, какого Лори не слышала еще никогда. На миг она подумала, что причиной ему землетрясение – звук как будто шел в земле и от земли. Но когда нашла вторая волна, ей послышалось что-то звериное: возможно, стон боли; или же экстаза… Не иначе это Бафомет – «Тот, Кто Создал Мидиан», как сказала Рейчел. Чей еще голос мог потрясти саму ткань этого места?

Лайлсбург подтвердил ее мысль.

– Вот с чем Бун ведет переговоры, – сказал он. – По крайней мере, так он думает.

– Пустите меня к нему.

– Оно уже поглотило его, – сказал Лайлсбург. – Отправило в пламя.

– Я хочу увидеть сама, – потребовала Лори.

Не желая тянуть ни мгновения долее, она бросилась мимо Лайлсбурга, ожидая сопротивления. Но руки погрузились во тьму, что он носил на себе, и коснулись стены за ним. Он был неосязаем. И не мог ее удержать.

– Оно убьет и тебя, – услышала она предостережение, пока бежала на гул. Хотя он шел отовсюду, она чувствовала его источник. С каждым шагом он становился все громче, все сложнее – слои обнаженного звука, касавшиеся разных ее частей: головы, сердца, промежности.

Быстрый взгляд через плечо подтвердил то, что она и так уже поняла: Лайлсбург не станет ее догонять. Она повернула за угол, и еще один, – течения в голосе все множились, пока она не пошла против них, как на сильном ветру: опустив голову, задрав плечи.

Теперь вдоль коридора не было проходов в залы; а значит, не было и света. Однако сияние виднелось впереди – прерывистое и холодное, но достаточно яркое, чтобы озарить и все под заплетающимися ногами – то есть голую землю, – и серебристый иней на стенах.

– Бун? – крикнула она. – Ты там? Бун?

После сказанного Лайлсбургом она не слишком надеялась на ответ, но все же его получила. Его голос донесся навстречу из самого ядра света и шума. Но сквозь гул она услышала:

– Не надо…

«Чего не надо?» – спросила она себя.

Не надо подходить? Не надо бросать его одного?

Она замедлила шаг и позвала вновь, но шум Крестителя практически затопил ее собственный голос, не говоря уже об ответе. Зайдя так далеко, она могла только следовать вперед, не зная, был голос предупреждением или нет.

Далее проход стал уклоном – и крутым уклоном. Она помедлила у вершины и прищурилась от яркого света. Это нора Бафомета, сомнений нет. Гул, что он издавал, разъедал стены, поднимал пыль в лицо. Слезы наполнили глаза, чтобы смыть сор, но его все наносило и наносило. Оглушенная гласом, ослепленная прахом, она колебалась на краю уклона, не в силах двинуться ни вперед, ни назад.

Внезапно Креститель замолк – слои звука умерли все и разом, совершенно.

Последовавшая тишина тревожила еще больше, чем предшествовавший рокот. Не потому ли он закрыл рот, что знал о постороннем в своих рядах? Она задержала дыхание, боясь издать хоть звук.

Подножие уклона было священно, в этом она нисколько не сомневалась. Много лет назад побывав с матерью в великих соборах Европы, разглядывая витражи и алтари, она не чувствовала ничего и близко похожего на волну узнавания, налившуюся в ней теперь. И никогда в жизни – наяву или во сне – не боролись в ней такие противоречивые порывы. Ей страшно хотелось бежать от этого места – хотелось бросить его и забыть; и все же оно призывало. Влекло Лори не присутствие Буна, а божественная сила – или же богомерзкая, или же и то, и другое; и она не терпела сопротивления.

Теперь слезы очистили глаза от пыли. Других оправданий оставаться на месте, кроме трусости, не было. Лори начала спускаться по склону. Спуск длился тридцать метров, но она прошла не больше трети, когда у подножия показалась знакомая фигура.

В последний раз она видела Буна на земле, когда он вышел противостоять Деккеру. В секунды до обморока она увидела его таким, как никогда: человеком, абсолютно позабывшим боль и поражение. Но не теперь. Он едва стоял на ногах.

Лори прошептала его имя – слово, набиравшее вес, пока катилось к нему.

Он услышал и поднял к ней голову. Даже в самые худшие времена, когда она его баюкала и обнимала, чтобы не подпустить кошмары, Лори не видела на его лице такой скорби, как сейчас. Слезы лились в три ручья, а черты так скомкала печаль, что они напоминали младенческие.

Она снова продолжила спуск – каждый шаг, каждый ее вдох умножались акустикой туннеля.

Увидев ее приближение, он бросил все силы на то, чтобы прогнать жестом, но при этом лишился единственной опоры и тяжело рухнул. Лори набрала скорость, уже не заботясь о шуме. Какая бы сила ни обитала в яме на дне, та уже знала о ее присутствии. Вероятнее всего, знала и ее историю. В каком-то смысле Лори на это надеялась. Она не боялась осуждения. Она нарушила границы ради любви; пришла безоружная и в одиночестве. Если Бафомет и в самом деле архитектор Мидиана, то он понимает, что такое уязвимость, и не предпримет мер. Лори была уже в пяти метрах от Буна. Тот пытался перекатиться на спину.

– Стой! – сказала она, напуганная его отчаянием.

Но в ее сторону он и не взглянул. Когда Бун перекатился, его взор был отдан одному Бафомету. Ее взгляд проследил за его – в зал со стенами из замерзшей земли и полом из нее же, последним – расколотым от угла до угла, а из расщелины поднимался столп пламени в четыре-пять раз выше человеческого роста. Но шел от огня кусачий мороз, а не жар, и не было в сердце успокаивающего мерцания. Взамен внутренности бурлили, снова и снова переворачивая какой-то груз, который она узнала не сразу, но который в конце концов истолковал ее устрашенный взор.

В огне находилось тело, разрубленное на части, – достаточно человечное, чтобы признать за тело, но не более. Предположительно, дело Бафомета; какая-то пытка для преступника.

Бун называл имя Крестителя даже сейчас, и она приготовилась к зрелищу его лица. И его она удостоилась – но изнутри пламени, когда в кипении пламени создание – не мертвое, но живое; не подданный Мидиана, но его творец – повернуло голову и взглянуло на нее.

Это и был Бафомет. Это четвертованное и разделенное существо. При виде лика она закричала. Никакая книга или телеэкран, никакое отчаяние или блаженство не подготовили ее к создателю Мидиана. Он не мог не быть сакральным – ведь всё столь чрезмерное обязано быть сакральным. Вещь за пределами всех вещей. За пределами любви или ненависти – или их союза; за пределами красоты и чудовищности – или их союза. В конце концов, за пределами сил ее разума постичь или классифицировать. В миг, когда она отвернулась, она уже стерла из сознательной памяти весь его образ до последней крупицы и заперла там, куда не заставят заглянуть никакие уговоры или истязания.