– Хочешь, чтобы я проводил ее до покоев? – пробасил гигант.

Бледный Фебюс покачал головой:

– Благодарю, я сам займусь этим.

Тон между неприступным капитаном и его правой рукой, одновременно фамильярный и уважительный, показался мне общением на равных, нежели разговором между господином и его вассалом. Бледный Фебюс вышел в кулуар, обдав меня ледяной аурой, которая заставила поежиться. Чрезмерная бледность его лица заставила содрогнуться. Я едва успела заглянуть внутрь загадочной комнаты, как Гюннар закрыл дверь на два оборота; я лишь заметила канделябры из кованого железа, отбрасывающие огненные отблески на винтовую лестницу.

– Мне очень неловко вас беспокоить, месье. И, признаться, я не поняла, думала, что донжон возвышается только над главной палубой.

– Его фундаменты опускаются к нижним палубам до трюмов. И это нормально, что вы ничего не знаете, потому что доступ к донжону запрещен для всех, кроме первого лейтенанта и редких, тщательно отобранных гостей.

– Таких, как Кармен, верно? Как же ей повезло – она прикоснулась к вашей личной жизни! – кокетливо улыбнулась я.

На личную жизни капитана мне было, конечно же, глубоко плевать. Все, что волновало меня, это возможность получить доступ к сокровищам. И это золотое дно, я была уверена как никогда, находилось в его неприступной башне.

– Все задаюсь вопросом, что вы могли показать морской разбойнице, и ничего не приходит в голову, – жеманно произнесла я. – Вы такой таинственный…

– Самая непостижимая тайна – это не тайна других, а собственная.

Фебюс подал руку, прикрытую безупречными кружевами с серебряной вышивкой. Мы медленно побрели по кулуару.

– Вы слишком роскошно одеты, мадемуазель, для простой прогулки. Этот королевский синий, не сомневаюсь, подходит для Версаля, но здесь немного неуместен.

Я сделала вид, что смутилась, я, кого подобные рюши всегда раздражали.

– О нет! Мое платье вам не нравится, месье? Оно создано лучшими кутюрье дворца.

– Предпочитаю то, что было на вас в день нашей встречи.

Я была тогда в наряде из белого тюля, сшитом для моей свадьбы, до того как узнала, что не единственная невеста.

– Я снова его надену… если выберете меня, – улыбнулась я, томно похлопав ресницами, так, как это частенько делала Поппи.

– Почему же не раньше?

– Говорят, плохая примета, если жених увидит невесту в свадебном наряде до церемонии.

– Я вас уже видел в нем. К тому же познал в жизни так много несчастий, что могу принять еще немного, это уже ничего не изменит.

Как и тогда, при нашей первой встрече, меня поразила глубокая меланхолия, сквозившая в речах капитана. Монстр, неотступно терзавший Атлантику, сам терзался от… чего? Поппи объяснила, что Фебюс – это фебюс, стилистическая фигура, смысл которой в том, чтобы за высокопарными туманными фразами скрыть что-то простое. Может, расспросив капитана, я смогла бы понять его тайные мысли?

– Завтра снова надену свое свадебное платье, – тихо пообещала я.

– Оно мягче для моих глаз, ваше кричаще-синее успело утомить их.

При упоминании глаз капитана я увидела, что в них исчез тот розоватый оттенок, который появился во время морского сражения, они вновь обрели прежнюю бледность.

Меня озарила догадка:

– Поэтому ваши люди в блеклых одеждах? А все стены «Ураноса» покрыты известью?

Он кивнул:

– Резкие цвета всегда причиняли мне боль. Так же как ярко выраженный вкус или слишком приторные благовония. Я не пью вина, а только белый ром, который вы пробовали в ночь нашей первой встречи.

Я вспомнила, как Бледный Фебюс признался, что у него аллергия на специи, вот почему еда здесь такая пресная. Может, по этой причине окна его апартаментов в донжоне не имели стекол: чтобы постоянно проветривать и рассеивать все запахи?

– Все, что наполняет этот мир, действует на меня угнетающе, – вздохнул капитан, замедляя шаг.

Его бескровные губы слегка задрожали, глаза увлажнились, под белыми волосами, убранными в катоган, прозрачный лоб напоминал хрупкий фаянс. В этот момент кровожадный пират, перед которым трепетали все короны Европы, показался мне именно тем, кем его описала Поппи: человеком с уязвимым эго. Ледяной статуей, которую легко разбить.

Интуиция подсказала: капитану хочется излить душу и ему необходим чуткий собеседник… а мне необходимо узнать, смогу ли я получить «El Corazón».

– В этом мире, сколько вы живете? – мягко поинтересовалась я, опираясь на его руку.

– Я родился в 278 году Тьмы, если вы говорите об этом. Но первые три года своего существования жил вне мира.

Эхо наших шагов кружилось над палубой, я размышляла над его словами. Итак, ему двадцать два года, возраст, который я определила на глазок. Но что он имел в виду, говоря, что прожил первые годы «вне мира»?

– У меня почти не осталось детских воспоминаний, – прошептал капитан, предвосхитив мой вопрос. – Я сохранил смутные, обрывочные воспоминания. – Его взгляд уперся в пустоту, когда он перелистывал воспоминания: – Душная атмосфера… Меня бьет лихорадка… Смерть склонилась над колыбелью.

Его признания вызвали сочувствие. Значит, Бледный Фебюс был на волоске от смерти после своего рождения. Детская болезнь, ослабив его, отразилась на взрослой жизни, с тех пор он сохранил чрезмерную бледность и нездоровую картину мира.

– Еще помню несколько завораживающих музыкальных фрагментов.

– Те, что исполняли на орга́нах, повторяя несколько раз? Мне кажется, я узнала основной музыкальный мотив, тот, что звучал в ночь прибытия на борт «Ураноса» и во время морской баталии.

Он кивнул, мягко качнув катоганом в белых волосах:

– Эта музыкальная тема не закончена, так же как и мои обрывочные воспоминания. У меня ощущение, что она относится к первым месяцам моей жизни. Я помню начало, но конец все время ускользает, несмотря на разные попытки найти его. Память убегает, ноты растворяются, я обречен снова и снова мусолить вечную незаконченную фугу…

– Особенность наших первых шагов, – согласилась я. – Едва став взрослыми, мы уже ничего не помним: первые годы жизни навсегда потеряны.

Я вспомнила о своих снах, осаждавших меня с начала трансатлантического путешествия. Неужели эти кошмары – мои детские воспоминания? Нет, конечно же нет! Это просто нездоровые фантазии, влитые в меня «Глотком Короля» и его проклятой тьмагной!

Внезапно Бледный Фебюс остановился и повернулся ко мне.

– То, что потеряно, нельзя ли его обрести вновь? – спросил он с пылом, напугавшим меня. Ледяные руки опустились на мои плечи, как будто тысячи ледяных иголок вонзились в мою плоть. – Я всегда испытывал ностальгию к забытому прошлому. Оно еще дремлет во мне, раз вызывает сильные чувства, верно? Может, достаточно одной искры, чтобы зажечь память и воскресить воспоминания?

Я кивнула головой, окончательно замерзнув и не зная, как реагировать на эти вопросы без ответов.

– И когда свет прольется и правда о