Остров Старого города (Cité) составлял лишь незначительную часть столицы Людовика VII и Филиппа. От окружавшей ее стены на правом берегу, которую начали сооружать с 1190 г., мы еще и теперь можем видеть кое-какие следы, если, перейдя малый двор Лувра, мы выйдем на улицу Этьена Марселя, а потом вернемся по улице Фран-Буржуа и мимо лицея Карла Великого; на левом берегу, где ограда стала строиться только в 1209 г., сохранилась часть стены Филиппа Августа позади лицея Генриха IV и в окрестностях Института[80]. Хотя дома были низкие и было много частных садов, обработанных пространств и пустырей, количество жителей было, по-видимому, не меньше, чем в теперешних городах среднего размера. Все элементы столицы были здесь налицо. Старый город (Cité) был центром политическим и религиозным. На западном конце был официальный квартал, дворец (Palais), который тогда уже был центром Curia regis и законников. На другом конце собор Нотр-Дам, хоры которого были закончены в конце царствования Людовика VII, возвышался своей белой громадой среди лабиринта маленьких улиц. Там уже можно было встретить копошившуюся толпу преподавателей и студентов, французских и иностранных, столь многочисленных, что они не могут найти себе квартиры. По ту сторону Малого моста (Petit-Pont) на левом берегу находится квартал, где говорят по-латыни. Школ так много, учителя пользуются такой известностью, что Филипп Август дарует им корпоративные привилегии. Парижский университет будет официально признан лишь позднее, но потенциально он уже существует. У входа на мост Менял и на правом берегу — деловой квартал, с его лавками менял, производством предметов роскоши, торговлей продовольственными продуктами, рынками, речным портом, загроможденным лодками. По ту сторону двенадцати ворот Парижа расположены его окрестности, густонаселенные, хорошо обработанные, жители которых на два лье кругом участвуют в некоторых привилегиях и некоторых повинностях парижских горожан.

Столица не вся входит в домен короля; епископ Парижский, в частности, имеет здесь обширную юрисдикцию. Права короля тут переплетаются с правами других сеньоров. Такое сложное положение встречается, впрочем, и в большинстве других городов. Но здесь король, очевидно, главный сеньор, как в других городах — епископ. Париж — город короля, которого автор «Moniage Guillaume» называет «парижским королем». Филипп Август, продолжая дело своих предшественников, Людовика VI и Людовика VII, заботится об организации парижской торговли и с успехом предпринимает большие работы для оздоровления столицы, в чем она очень нуждается. Ригор, к счастью, сообщил нам несколько подробностей об одном из этих предприятий, где мы видим сотрудничество короля с горожанами. В 1186 г., рассказывает он, Филипп вернулся в свой дворец в Париже после победоносного похода в Бургундию:

«Он прохаживался по большой королевской зале, размышляя о делах королевства, и подошел к дворцовым окнам, из которых он имел обыкновение глядеть для развлечения на реку Сену. Запряженные лошадьми телеги, проезжая через Старый город, месили грязь и подымали такую вонь, что король не мог вынести, и он задумал проект трудного, но необходимого дела, к которому все его предшественники не осмеливались приступить из-за огромных расходов. Созвав горожан вместе с прево Старого города (Cité), он приказал своей королевской властью, чтобы все улицы и дороги в Старом городе были вымощены твердыми и крепкими камнями»[81].

Очевидно, Филипп по этому случаю поручил городской аристократии собрать специальный налог и заведовать полученными от него денежными суммами[82]. Он узнал, таким образом, с самого начала — и научился ими пользоваться — тех парижан, которые составили себе состояние банковскими операциями, торговлей, производством предметов роскоши, как Тибо Богатый и Эбруен Меняла, которые упоминаются в его «Завещании». Мы уже говорили, что на время его пребывания в Святой земле шести горожанам Парижа было поручено помогать в управлении не только столицей, но и королевством; ко «всем людям Парижа» обращается он с просьбой в случае его смерти сохранить его казну для его сына. Во время его отсутствия шесть горожан будут иметь ключ от нее и будут принимать налоги, доставляемые в Париж. Таким образом, оказывается заложенной традиция — важные финансовые должности поручать парижским горожанам.

Так развилась новая сила, которая стала служить королевской власти. Эта помощь была очень кстати, потому что у баронов можно было рассчитывать найти лишь временную и сомнительную поддержку. Обуздано было только среднее и мелкое дворянство, владевшее ленами в Иль-де-Франсе, Бовези, Орлеане и в других областях, где у короля были собственные домены. Оно поставляло Филиппу, как мы это видели, его высших должностных лиц и часть его советников. Оно уже давало ему даже рыцарей-юристов и дипломатов, являвшихся прообразами легистов конца XIII в. Но какие были у Людовика VII и Филиппа Августа возможности заставить повиноваться своих крупных вассалов?

Здесь мы подошли к самому центральному пункту нашей работы. Мы видели, что король, благодаря помазанию на царство, пользовался выходившим за пределы феодальных понятий престижем, который поддерживался воспоминаниями, относящимися к временам Библии, античной древности, каролингской эпохи, но что феодальное общество не признавало ничего, кроме связи между сюзереном и вассалом. Основная истина, которая, мы надеемся, выяснится в этой книге, заключается в том, что Филипп Август и до некоторой степени Людовик Святой усвоили себе в этом отношении понятия своих баронов и что их положение верховного сюзерена, все более и более определявшееся и делавшееся все более и более внушительным, оказалось для них, по крайней мере, столь же выгодным, как и положение короля — помазанника Божия.

Филипп тверже, чем его предшественники, установил положение, что вся феодальная иерархия Франции, взятая в целом, заканчивается королем, который не является ничьим вассалом. В 1185 г., вступая во владение Амьенским графством, леном церкви Амьена, он покупает у этой церкви право не приносить ей ленной присяги (оммажа), «так как, — говорит он, — мы никому не должны и не можем приносить оммаж». Он должен был приносить ленную присягу сеньору д’Орвиль за замок Бокен: в 1192 г. этот лен был превращен в оброчное владение (censive), которое не допускает оммажа.

В 1193 г. он выкупает у теруанского епископа оммаж, который надо приносить ему за геденский лен[83]. Но сам ли он добился осуществления всех своих прав верховного сюзерена — получения оммажа и повинностей по участию в курии, военной и денежной помощи (aide), которыми ему были обязаны его вассалы? Можно угадать ответ. Понадобится несколько столетий, чтобы независимость знати и феодальная анархия окончательно исчезли. Было бы очень интересно собрать здесь все известные нам точные факты, относящиеся к концу XII в. Мы вынуждены ограничиться здесь лишь немногими указаниями.