молчала. Она не смотрела на платье Шэй или на изысканно украшенный насест. Вместо этого ее сверкающий взгляд пробежался по лицу Шэй. Оценивающе задержавшись на глазах, широте лба, странной прическе, губах и подбородке. Такое же ощущение она испытывала, когда Бланк снимал с нее мерки. Но она хранила молчание, пока Елизавета не повелела толпившейся сзади свите:

– Оставьте нас наедине.

Комната постепенно пустела, и наконец в ней остались только Шэй, сама королева и трое телохранителей с длинными, как рука Шэй, мечами.

– Вряд ли, господа, «наедине» подразумевало ваше присутствие, – приподняв бровь, изрекла королева.

Ближайший придворный в зеленом кожаном костюме, с необыкновенными усами, встревоженно начал:

– Но ради безопасности вашего величества… – однако под королевским взглядом его голос затих и сошел на нет.

– Уймитесь! Что, по-вашему, она может сделать, заклевать меня до смерти? Я рискну.

Никто, однако, далеко не ушел. Сановные фигуры обступили стеклянные стены ее гнезда. Правда, им хватило ума не пялиться внутрь открыто, но все они продолжали медленно прогуливаться по периметру. Губы их шевелились, поддерживая тихие разговоры, но глаза то и дело косили в сторону Шэй и королевы.

Елизавета молча опустилась на стул. Платье, словно заключая ее, раскинулось вокруг. Она вновь посмотрела на Шэй.

– Покажи мне свои руки.

Шэй спрятала заостренные ногти, но взгляд Елизаветы замечал все. Она послушно вытянула руку, и Королева коснулась подушечек ее пальцев под ногтями.

– Тонкое оружие. Но в любом случае здесь так мало места, длинный меч не удалось бы вытащить из ножен. И тем не менее они настаивают на своей воинственной экипировке. Мужчины обожают их воинственные игрушки, – она выглядела усталой, и Шэй невольно задавалась вопросом, сколько же весит ее наряд. – Хотя, Птичка, под ногтями у тебя тоже кровь. Может, мне стоило бы побеспокоиться?

Прозвучал ли в ее вопросе намек на юмор? Шэй не осмелилась предположить этого.

– Нет, ваше величество. Это следы… самоистязания.

Молчаливая пауза.

– И на твоей голове…

Шэй, кивнув, склонила голову. Королевские пальцы коснулись контура ее татуировки.

– Воробьиная пустельга. Красивая работа, но кто-то мог бы назвать ее богохульством.

Шэй затаила дыхание.

– Ладно, по крайней мере, ты не католичка, – она вновь завладела рукой Шэй. – Ты живешь со своим народом, авискультанами?

Шэй кивнула.

– Нехристианам в наши времена живется трудно, – она покачала головой.

– Ваше величество, мы никому не причиняем вреда. И мы такие же верноподданные, как христиане.

– Никому? Может быть, только одному продавцу птиц? – Шэй опустила глаза к полу. Рука, приподнявшая ее подбородок, была мягкой, но сильной, – ты не можешь позволить себе врагов, малышка. На победу у тебя нет шансов. Однако… – Елизавета оглянулась через плечо на своих придворных. – До твоего гнездышка четыре лестничных пролета. Чем ты способна вознаградить усилия моих больных ног?

Не поднимая головы, Шэй продолжала молчать. Королева зачитала вслух афишу.

– Воробьиная Пустельга: поет, как птица, предсказывает судьбы, как Весталка. Что же ты предпочтешь?

Шэй опустилась на пол и выставила между ними столик из протравленного стекла. Далее разложила веером карты Трасселла.

– Тебе не нужно прикоснуться ко мне? – в пронизанном нервным напряжением воздухе гнезда голос Елизаветы прозвучал удивительно ясно и звонко. – Почувствовать мою энергию? – взгляд королевы отличался соколиной зоркостью, достаточно острой, чтобы заглянуть в будущее.

«С ней надо быть поосторожнее», – мысленно предупредила себя Шэй.

– В этом нет необходимости, – ответила она, но, вытянув руку, положила ее прямо на стол. Елизавета стянула белую перчатку и, уронив ее на пол, накрыла руку Шэй своей ладонью.

Ее рука оказалась легкой и мягкой, как у ребенка. Вокруг них продолжала медленно создаваться магнетическая сфера; пристальные взгляды сквозь стекло множились в своих отражениях. Шэй перетасовывала карты, надеясь, что дрожь ее рук будет не слишком заметна.

– Задумайте интересующий вас вопрос, но не говорите его мне, – подумав, что ее слова прозвучали слишком повелительно, она добавила: – Ваше величество.

– Пожалуйста, снимите, – она протянула колоду королеве.

Королева сняла часть карт и, чуть помедлив, своевольно сняла карты еще раз.

– За закрытой дверью ты можешь называть меня Елизаветой. Даже не припомню, когда меня так называли в последний раз.

Шэй сомневалась, что сможет назвать королеву по имени, уж лучше вообще обойтись без него.

– Вы позволите мне действовать двумя руками?

Елизавета убрала руку, и Шэй, отсчитав карты, выложила три рубашками наверх.

– Я пришла сюда, Птичка, потому что о тебе высокого мнения Джон Ди. Хотя он полагал, что ты мальчик, поэтому я не уверена, что мне следует доверять его мнению. Он всегда сообщает мне о том, что может быть либо полезно, либо красиво и оригинально.

Шэй кивнула с неопределенным видом.

– Сам он, безусловно, не красив, так что, полагаю, что ему должно быть полезным. И Эвансу тоже. Какова же моя натура, дитя?

Шэй все еще раздумывала, что могло бы прозвучать менее оскорбительно, когда Елизавета продолжила:

– Гм, возможно, во мне сочетается польза и красота. А в тебе?

– Я стремлюсь к пользе. Но не уверена, что у меня получится. – Она перевернула первую карту. Стриж. Елизавета подняла бровь, и Шэй заметила, как растянулись морщинки макияжа в уголках ее глаз.

– Сама по себе эта карта ничего не значит, – пояснила она, – важна комбинация.

Она перевернула вторую карту: Сокол. Третьей оказалась Ласточка. Не так уж и плохо. Шэй уже начала волноваться, как найти подходящее королевское объяснение крапивнику или даже, не дай бог, воробью. Благодаря фантазии Трасселла, изображения Стрижа и Ласточки склонились к Соколу, а сам он, подобно стреле, стремился к земле, вытянув когти в предчувствии славной добычи.

– Успех и могущество. Ваше величество сочетает в себе оба качества. Живость и благодать. Поистине благоприятное сочетание.

На лице Елизаветы отразилась явная скука. Снаружи наблюдатели тянули шеи, заглядывая за спины друг друга, в стремлении увидеть карты.

– Прикрасы, прикрасы, прикрасы. Как ты думаешь, мне нужна лесть? Лесть для меня, что дерьмо для тебя. Я переступаю через кучи лести каждый день. Пора вспомнить о пользе.

– Стрижи и ласточки спят на лету, едят на лету и совокупляются на лету, – говоря о пользе, она покраснела, – умирают они тоже в полете, падая, как камни, на землю. У них бесполезные лапки и бесполезные когти. Они носятся на пределе сил, насыщая ненасытные рты. Опережая само солнце. Они видят лето до его начала и еще по свету чувствуют приближение ночи. Но их возглавляет Сокол. Мал, но суров и чистокровен, беззастенчив в смерти. Смертельно красив. Ужасен в смерти, – теперь Шэй говорила по наитию, в их учебных гадательных книгах таких описаний карт не встречалось.

– Уже лучше, – глаза Елизаветы словно облизывали